Жизнь обходила городок стороной, мелькая где-то вдалеке, на телеэкранах и в радиорепортажах, а в Райских Кущах за пять лет так и не удосужились организовать парад на Четвертое июля. Только сдоба и традиционный поджаренный на палочках зефир. (Раньше День Независимости отмечали жарким по-венски, но в один прекрасный день муниципалитет объявил о банкротстве, и бюджет урезали.)
Мэрия Райских Кущ незаметно растратила всю казну – так высыхает лужа, пока на нее никто не смотрит. Городскими финансами занялась администрация округа, обычные церкви закрылись, вместо них появились заклинатели змей и сладкоречивые баптисты, что выслеживают унылых жителей унылых мест, жаждущих духовности. Или хотя бы развлечься нехитрыми самодельными проповедями.
Теперь главная улица, широкая и пустая, тянется мимо заколоченных магазинов и пустых стоянок. В трещинах тротуаров растут сорняки, а посреди дороги лежат разомлевшие от солнца псы. Такое вот место. Если собака приляжет поспать на проезжую часть, ей ничто не угрожает. Машины ездят медленно и редко, и водители, скорее всего, просто объедут псину: пускай себе спит. (Частенько они знают и хозяина, и даже кличку.) На улицах Райских Кущ ни души. Для полной картины не хватает лишь перекати-поля. Зато сколько угодно его современных аналогов: ветер играет с целлофановыми пакетами, они шуршат по переулкам, пачкаются в пыли, застревают в заборах.
– Боже милостивый, – произнес мистер Этик, когда Эдвин сбавил скорость. – Город-призрак.
Не совсем. Несколько магазинов все же работали, в том числе – старая пыльная бензоколонка с ржавой, лениво поскрипывающей на ветру вывеской.
Эта бензоколонка словно явилась из другой эпохи. В стареньком пузатом холодильнике стояли бутылки «Фрески».
– «Фреска»? – удивился мистер Мид. – Ее разве еще выпускают?
Причем у этих бутылок не было отвинчивающегося колпачка. Приходилось открывать о прилавок.
– Добро пожаловать в Райские Кущи, – приветствовал их хозяин. Этого человека явно сработали из запчастей. Острые торчащие уши, крохотные глазки, и лицо без подбородка плавно переходит в отвисшую шею. Глаза разные. И к тому же один выше другого. (Что неудивительно. В этих местах – мировой центр практического кровосмешения, где мужчина говорит: «Познакомьтесь, это моя жена и сестра», а рядом стоит всего одна женщина.)
– Если зазвучит тема из «Освобождения», я сматываюсь, – прошептал мистер Этик.
– Я тоже, – сказал мистер Мид. – Первые же признаки банджо или содомии – и ходу отсюда.
Но, несмотря на все вышесказанное, владелец бензоколонки оказался замечательно талантливым. На досуге почитывал старые учебники по алгебре, говорил по-испански и на двух венгерских наречиях, а однажды исключительно из разного хлама соорудил амфибию. (Если бы поблизости имелся водоем для испытания механизма, достижение больше бы впечатляло. Может, все-таки он дитя инцеста…)
Обитатели Райских Кущ любят говорить, что живут на самом краю пустыни, хотя на самом деле четкой границы между, скажем, полупустыней и полностью безводной пустошью не имелось. Конечно, для жителей Силвер-Сити этот городок находился «там, в пустыне». Райские Кущи мерцали от зноя, волны сухого воздуха перекатывались с крыши на крышу, а прогретые красные пески трескались и шелушились, словно обожженная солнцем кожа.
– Дождя с полгода нет, – продолжал владелец заправки. – Когда в последний раз пошел дождь, земля была такой сухой, что прямо стонала от облегчения. Конечно, в переулках началась слякоть, и много обуви там позастревало, зато на пару дней распустились цветы, поэтому все это к добру.
– Наверняка. – Эдвин прижал холодную бутылку «Фрески» к разгоряченному лицу. Если бы не вязкий осадок на дне, он вылил бы на себя содержимое и встряхнулся, как мокрый пес.
К прилавку, сверкая своей самой неискренней улыбкой, подошел мистер Мид:
– Здорово, дружище. Мы ищем моего приятеля по университету. Зовут Макгрири. Случаем не знаешь, где его найти?
Человек недоверчиво сощурился:
– По университету, говоришь?
– Точно. Мы с ним старые знакомые.
– Да? И сколько ж тебе лет? Старине-то Джеку все восемьдесят. Вырос в годы Великой депрессии, воевал за морем. Высадился на нормандском побережье, один из первых. Три раза был ранен, но его штопали и отправляли назад. Освобождал Европу. Вы что, вместе штурмовали нормандские пляжи?
– Я разве сказал «мои приятель по университету»? – Мистер Мид рассмеялся. – Я хотел сказать «приятель моего отца». Они вместе сражались. Оба герои.
– Интересно… – Глаза хозяина бензоколонки так сузились, что превратились в щелочки. – Говорят, Джека с позором демобилизовали, вытурили за то, что занимался контрабандой патронов из военного магазина. Семь месяцев тюряги за спекуляцию, он с позором ушел со службы. Вам нужен этот самый Джек Макгрири?
Мистер Мид подался вперед и хрипло проговорил:
– Может, Джек и наделал ошибок, но для меня он остается героем.
– В самом деле? – не поверил хозяин.
Пока мистер Мид все больше увязал в неуклюжих попытках дипломатично обхитрить местного жителя, Эдвин бродил по унылому магазинчику, дивясь выцветшим упаковкам и пыльным ценникам. Старые пупсы- голыши рядом с почтовыми открытками 1940-х годов в рамках-подставках, которые больше не вращались; на полках лежали карбюраторы и тут же в родной целлофановой упаковке – восьмидорожечные кассеты Машиниста Вилли. А затем, когда он рассматривал упаковки гвоздей разной длины и старые свечи зажигания, что-то привлекло его внимание. Он поднял голову и уперся взглядом в потускневшую выцветшую рекламу жевательной резинки «Красная Семерка». Эдвин не мог понять, что такого в этом плакате с загнутыми уголками, выцветшем от солнца и возраста. Он хорошо помнил «Красную Семерку». Ее перестали выпускать, когда он учился еще в начальной школе (кажется, Красная Краска № 7 вызывала врожденные дефекты у лабораторных крыс), хотя в странах третьего мира она продавалась до тех пор, пока изготовителя не поглотила «Ригли».
