Сервеза запальчиво саданул кулаком по стойке:
— Если ты отправишься туда, я готов идти с тобой.
Амазон оборвал мелодию, резко захлопнул крышку рояля и ответил:
— Я знал, что могу на тебя рассчитывать.
Амазон и Сервеза лежали на берегу в тени пальмы и смотрели, как, словно поток слез, струится река. В глубине леса переговаривались два козодоя, а иногда какая-нибудь разноцветная птица проносилась прямо перед приятелями, чуть не касаясь воды.
Это был час послеобеденной сиесты, и Эсмеральда как будто погрузилась в бесконечную спячку, в истому и неподвижность, похожие на тягучую смолу или клей, из которого невозможно выбраться. Казалось, даже течение реки замедлилось.
— Что-то я не понимаю, Амазон.
— Чего не понимаешь?
Сервеза лежал, облокотившись на мешок с кофе, и безуспешно пытался переварить недавний обед — мясо пекари и красную фасоль с соусом. Амазон же клевал носом от усталости — ему едва-едва удавалось не задремать.
— Не понимаю, почему ты готов идти на такой риск ради белого рояля.
Взгляд музыканта наполнился тоской: огромная заводь тоски.
— Ты не понимаешь потому, что не хочешь понять.
— Что я должен понять?
— Что это очень важно.
Сервеза выпрямился и посмотрел на приятеля, пытаясь разгадать тайну, которая скрывалась в его словах. Амазон же, как ни в чем не бывало, объяснил:
— Знаешь, какая сильная штука — печаль?
— Ты о чем?
— Можешь ты, например, мне сказать, что чувствует человек, когда скатает снежок и держит его на ладони?
— Что-что?
— Он правда такой холодный и прекрасный, как говорят?
Тут Амазон разом проснулся, и глаза у него мечтательно блеснули. Взгляд ребенка перед рождественской елкой.
— Ты про снег? Почему ты вспомнил о снеге?
Сервеза не понял, при чем тут снег. Музыкант на минуту встал, снова сел и продолжал рассказывать дальше:
— Если я о чем-то мечтаю, я готов на все, только бы моя мечта исполнилась. Всю жизнь я мечтал о двух вещах: купить белый рояль и увидеть снег. Для меня это самое прекрасное, что есть на свете. Музыка и снег. Я уже давно думаю об этом. Что касается музыки, я теперь точно знаю, что чувствует человек, когда играет на белом рояле. Трудно объяснить это словами, но я думаю, в жизни нет ничего прекраснее. Разве что заниматься любовью с женщиной...
Оба приятеля долго молчали.
— Но я не знаю, что чувствуешь, когда держишь на ладони снег.
Сервеза смотрел на Амазона вытаращив глаза и не понимал, к чему он клонит. Что такого волнующего в снеге? Ну музыка или запах кожи любимой женщины — это он еще мог понять. Но снег?
— Ты хочешь сказать, что ни разу в жизни не видел снега?
— Нет. Я всю жизнь прожил в Белене.
— Не повезло тебе.
— Не повезло, это точно. Но я поклялся себе, что когда-нибудь я его увижу. А теперь я тут, в Эсмеральде, и не очень-то похоже, что моя мечта когда-нибудь сбудется.
На глазах Амазона, кажется, даже выступили слезы. Разговор про снег напомнил ему один случай из детства.
День, когда снег впервые вошел в его жизнь, был грустным и прекрасным. Амазон, в ту пору еще мальчишка, жил в Белене неподалеку от порта, и единственным известным в тех местах снегом был хлопок, который в порту грузили на пароходы. Амазон тогда еще не ходил в школу, он сидел дома с матерью и уже начал играть на старом рояле, приткнувшемся у них во дворе: его где-то отыскал отец мальчика. Звучал рояль фальшиво, но даже в звуках расстроенного инструмента таилось какое-то волшебство. Он был такой старый и разбитый, что трудно было себе представить, как его довели до такого состояния. Клавиши покрывала плесень, поэтому черные почти не отличались от белых, а молоточки ударяли по струнам еле слышно. Но при хорошем слухе можно было себе представить, что рояль звучит чисто. А слух у Амазона был.
Итак, он играл и играл без конца, рояль звучал все фальшивей, но Амазону, которого тогда еще не прозвали Амазон Стейнвей, — хотя какое нам дело до имен! — так вот, ему казалось, что с каждым днем рояль звучит все чище.
Так продолжалось три года. За это время мальчик многому научился и стал играть как настоящий виртуоз. Все кончилось в тот день, когда по несчастному стечению обстоятельств, которое объяснялось превратностями судьбы и нуждой в деньгах, случилась ужасная вещь: отец Амазона продал рояль одному антиквару — тот пообещал вывезти его как можно скорей и заплатил за него в три раза больше, чем инструмент стоил на самом деле. Человек тот был коллекционер и специально искал такие инструменты — не для того, чтобы играть на них, а чтобы продать в Государственный музей музыки, предварительно надраив их до блеска или, наоборот, слегка состарив, — в зависимости от того, чего им не хватало. Он заплатил отцу Амазона столько, сколько тот запросил, и тут же увез рояль.
Вот так и вышло, что через несколько недель инструмент, на котором Амазон научился играть, рояль, который отдал ему всю душу и стал его лучшим другом, выставили в музее Белена.
С того ужасного дня мальчик то и дело спрашивал отца:
— Почему ты продал рояль?
— Потому что он был старый и фальшивил, а нам нужны деньги.
— А когда ты сможешь купить мне новый?
Тогда отец возводил глаза к небу и отвечал не без хитринки:
— В тот день, когда пойдет снег.
С тех пор Амазон Стейнвей стал ждать, когда пойдет снег.
Амазон запрятал это воспоминание обратно в укромный уголок памяти и сказал:
— В детстве у меня было две мечты. Десять лет я прожил счастливо, потому что первая из них исполнилась: у меня был свой собственный рояль. Только что я лишился рояля, да и со второй мечтой, похоже, ничего не получится — наверно, мне уже никогда не увидеть снега. И это будет еще одна печаль.
Подвыпивший Сервеза вскочил на ноги и крикнул:
— Обещаю, что ты его увидишь. И рояль свой получишь назад!
Тут он призадумался, снова сел и добавил:
— Но как нам это сделать, а, Амазон? Музыкант отхлебнул из своего стакана и объявил:
— Придется ждать. Ждать, когда пойдет снег. Или явится ангел и вытащит нас отсюда.
IV
Удача
