составить их полный список было бы нелегко.
Сперва они дождались, пока из таверны ушел последний посетитель, потом — пока Родригиш, наконец, поднялся к себе на второй этаж и, надо думать, заснул в объятиях Жулии, и уже тогда устроились на террасе — свежий воздух, бутылочка кашасы, два стакана и несколько сигар.
Ночь была темная, как чернила, и керосиновый фонарь, висевший у них над головой, был единственным огнем во всей Эсмеральде. Уснувшая река выглядела мрачной, словно поток черной крови в безмолвии лился в темноту. И на бивне нарвала, торчавшем над дверью, мерцали тревожные блики.
Амазон опустился на стул и мелкими глотками цедил крепкий напиток, размышляя о горьком поражении, которое он только что потерпел.
— Здорово тебе не повезло, — посочувствовал бармен, наливая ему еще кашасы.
Амазон глядел в пространство и, казалось, еще не до конца осознал, что с ним случилось. Он был слишком подавлен, чтобы как-то реагировать, и тихо напивался, желая хоть немного оттянуть момент, когда придется взглянуть в глаза реальности. Как ему теперь продолжать свой путь, если рояль больше ему не принадлежит?
— Верно ты говоришь, не повезло. Три раза подряд выпала шестерка. Ну что тут поделаешь...
Сервеза решил, что лучше не оставлять товарища один на один с его несчастьем, и, чтобы поддержать его, не забывал наполнять кашасой и свой стакан — он выпивал жидкость залпом, морщась и рыгая, как будто это лекарство, которое его организм пытался, хотя и тщетно, вернуть назад.
— И что ты теперь будешь делать?
— Еще не знаю. Стану пианистом в таверне Эсмеральды, как сказал полковник. Выбора-то нет.
Музыкант снял шляпу, положил ее на стол и, скрестив руки за головой, откинулся на спинку стула. Он, как Одиссей, мечтал о новой Итаке, а вот попал от Харибды к Сцилле.
Огорчения навалились на него одно за другим, да еще в голове вдруг стало подозрительно мутно — наверно, не надо было столько пить. А все-таки ему хотелось еще.
Сервеза сходил в бар за новой бутылкой, потом вернулся на террасу и, наполнив стаканы, начал:
— Слушай, Амазон...
— Что?
— Я все думал спросить... а куда ты хотел попасть со своим роялем?
Музыкант выпрямился на стуле, посмотрел на реку — взгляд его скользнул вниз по течению — и ответил:
— Я не могу тебе сказать.
— Почему?
Он выждал несколько секунд, перед тем как ответить:
— Потому что я дал себе обещание хранить всю эту историю в тайне — из страха, что иначе у меня уж точно ничего не выйдет.
Сервеза провел рукой по лицу, ему хотелось выглядеть абсолютно безразличным, но чувствовалось, что на самом деле его мучает любопытство.
— Ну, если дал обещание, то конечно...
Не прошло и десяти секунд, как он добавил:
— Скажи хотя бы, в каком направлении двинешься? Клянусь, никто не узнает.
Амазон с жутким скрипом отодвинул стул, оперся правой рукой о стол, а левой начал рыться в кармане рубашки и достал оттуда сложенный вчетверо листок, — он долго мял его в кулаке, а потом торжественно объявил:
— Название места здесь.
Он потряс листком перед носом у Сервезы. Тот попытался выхватить, но музыкант оказался проворнее и ловко убрал руку:
— Но это секрет.
Сервеза нахмурился:
—Можешь ты хоть намекнуть, если не хочешь называть место.
— Намекнуть?
— Ну да. Хоть примерно в какую сторону? Я никому не скажу. Клянусь тебе.
Голубые глаза Сервезы светились в полумраке. По голосу было ясно, что он не врет и сдержит свое слово. Амазон потушил сигару в стоявшей перед ним пепельнице, отпил глоток кашасы и сказал:
— В сторону Касикьяре.
Сервеза, которому Амазония была знакома только по ежемесячным поездкам за продуктами из Эсмеральды в Манаус и обратно, все же слышал об этом притоке Риу-Негру, который вытекал из Ориноко и, пройдя по территории Венесуэлы, впадал в красноводную реку у самого Сан-Карлуса.
— Касикьяре?!
— Ну да. В эту самую сторону.
— Я думал, это просто легенда.
— Это и есть легенда, можешь мне поверить. Но иногда легенды становятся реальностью. И эта река на самом деле существует, потому что я должен туда попасть.
Сервеза широко раскрыл глаза и повторил еще раз:
— Касикьяре... Мне такое и в голову не могло прийти.
Амазон рассмеялся. Наивность приятеля — непонятно даже, притворная или искренняя — развеселила его. К тому же алкоголь, который он влил в себя за вечер, наконец подействовал, и Амазон отвлекся от своего несчастья.
— А ты что думал? Что я направляюсь в Боготу или в Каракас?
— Да нет. Но все-таки не Касикьяре... Другого такого глухого места просто нет.
По лицу музыканта пробежала лукавая улыбка:
— Ошибаешься.
В полнейшем недоумении Сервеза спросил:
— Да что тебе там надо, в самом-то деле?
Амазон улыбнулся через силу: он понял, что от этого швейцарца так просто не отделаешься. Он достал из кармана новую сигару, с удовольствием затянулся и сказал:
— Выполнить обещание.
Второй этап путешествия оказался для Амазона самым простым.
Но он знал, что так будет недолго.
Потому что, едва он начинал прокручивать в памяти то, что произошло, вспоминать, как возник план одиссеи белого рояля, этого странствия по реке, он неизбежно подходил к третьему этапу — печалям.
III
Печали
Наутро Амазон Стейнвей проснулся с жуткой головной болью, как будто накануне кто-то с чудовищной силой ударил его по затылку чем-то тяжелым. Ночевал он на террасе в гамаке, который ему принес Сер- веза, — музыкант лежал в гамаке и страдал.
Первый раз за много-много лет ему было так трудно вставать. Такого не случалось с тех пор, как, уединившись в своем жилище в порту Белена, он пытался справиться с горем, в которое погрузился после смерти жены, — тогда он заливал несчастье ромом, ром пах ванилью, ананасом и горькой апельсиновой коркой. Когда, по прошествии трех дней и ночей, ему удалось наконец выбраться из этого спасительного пьянства, он понял, что спиртное не может вылечить боль, а только добавляет к ней привкус горечи.
К несчастью, вчера он опять дал себе скатиться в хмельное забытье, и его горькие последствия
