Но мальчишка нагоняет его.
— Ты испанец? — спрашивает он.
— Нет, я говорю по-испански, вот и все. Но я вижу, ты говоришь по-французски...
— Конечно, я ходил в школу два года, в Коломбе...
Акцент мальчика забавляет Жильбера — точно шарик перекатывается в глубине гортани... У нас нет такого шарика, вот почему нам никогда не удается произнести букву «р» как надо... Он повторяет:
— No puedo nada para ti.
Жильберу надоело тащиться, он растягивается на траве и засыпает.
Проснувшись, он видит, что мальчик сидит рядом и смотрит на небо.
— Странно, — говорит мальчик, — самолеты больше не прилетают. Уже давно они больше не «шлепают». — Затем он переводит взгляд на кожаную сумку, вертит ее в руке. — Бумаги, деньги... она мне велела, tia Долорес, если с ней что-то случится, не забывать про них...
«Что-то случится, — мысленно повторяет Жильбер. — Смерть — это нынче что-то совсем простое». И он спрашивает:
— Как тебя зовут?
— Хосе-Альварес, а тебя?
— Жильбер Фабр.
— Ты идешь на поезд?
— Да.
— Я тоже. Мне надо в Марсель, у меня есть адрес.
— Там твои родители?
— Нет, моя мама умерла в Мадриде, в парке. А мне всегда везет: я упал на кучу песка, и со мной ничего не случилось. А вокруг полно было убитых.
— А твой отец?
— Франкисты расстреляли его.
— Эта дама была твоей тётей?
— Tia Долорес? Нет, она взяла меня из приюта в Коломбе, куда нас поместили. Я был для нее вместо сына... я ее очень любил... бедненькая!.. А нам повезло, а? Мы ведь были совсем рядом с ней.
Повезло... Жильбер смотрит на мальчика, старается понять. Повезло... Повезло, что остались живы... А те, кому не повезло, умерли... Видно, так и должно быть.
Хосе вынул из сумки записку с адресом. Он протягивает ее Жильберу: Антонио Клаверия. Округ св. Марка. Вилла «Роза». Марсель.
— Родственники?
— Нет, двоюродный брат tia Долорес. Он хотел, чтоб к нему приехали, помогли обрабатывать землю. Жена у него больная. Tia Долорес должна была ухаживать за ней, помогать по дому. Он будет недоволен, когда увидит, что я приехал один, но я буду хорошо работать, чтобы он меня оставил. Для них это будет ударом, когда я им скажу: tia Долорес не повезло... Я не знаю Марселя. Ты идешь туда?
— В Экс, это недалеко от Марселя.
Они уже настолько отошли от дороги, что до них едва доносились смутный шум идущей толпы и гул моторов.
— Ты знаешь, как отсюда пройти в В.? — спрашивает Хосе.
— Нет, но я знаю направление.
— Тогда я пойду с тобой, — говорит мальчик. — И потом, может, нам попадется ферма — не такая безлюдная, как те, по дороге. Попросим хлеба, всегда можно попытаться...
Но Жильбер больше не слушает. После отдыха мысли его несколько прояснились, они приобрели определенную последовательность. Он старается держаться нужного направления. Тропа вся в рытвинах, где подсыхают лужи, оставшиеся после дождя, по сторонам растет ежевика, орешник, желтостволые ивы. Когда тропа оборвалась и им пришлось пересекать открытое поле, стало жарко. Жильбер уже давно потерял свою пилотку; что же до гимнастерки, то один бог знает, где он ее забыл.
— У нас был чемодан с одеждой, — рассказывает Хосе, — но утром мы не смогли найти тот грузовик, который нас подобрал, а чемодан был в нем. Tia Долорес плакала — подумать только: из-за одежды! Бедняжка! Она любила, чтобы все было чистое — тело, рубашка, все-все.
Жильбер думает о своей жене, о дочери, которую он никогда не видел, о своем брате Жорже, который, должно быть, хорошо вымыт и одет во все чистое... Он всегда безукоризнен, мэтр Жорж Фабр, адвокат из Экс-ан-Прованса. Что-то думает Жорж об этой грязной войне? Хромоногий, с искривленной ступней — увечье помогло ему, и он не знал всей этой мерзости. Ему повезло, как говорит мальчуган. А Матильда? Кроткая Матильда... Жильбер с нежностью думает о своей невестке Матильде. Он уверен, что благодаря ей Франсина и маленькая окружены заботой. Можно положиться на преданность Матильды, и потом — эта женщина все может, все умеет делать. Жильбер спрашивает себя, счастлива ли Матильда с Жоржем. Нелегко переносить его характер. Жорж — властный, озлобленный, несомненно, из-за своего увечья. Нужна вся кротость, все терпение Матильды, чтобы его выносить. Любит ли она его? А Жорж — он по любви женился на Матильде? Или потому, что она принесла ему в приданое нотариальную контору своего отца? Жильбер вновь видит печальные глаза Матильды, когда она прощалась с ним. Не любила ли она его немножко прежде, когда оба брата были студентами юридического факультета? Если не считать глаз, таких голубых, таких ясных, в Матильде не было ничего красивого... Никогда не было. Жильбер старается вспомнить лицо Матильды — и не может. Вот лицо Франсины всегда стоит перед ним. Красивая, изящная, прелестная Франсина! Жильбер подыскивает прилагательные, он произносит их почти вслух, повторяет, играет ими, пока в нем не вспыхивает желание. Вновь увидеть, обрести Франсину, держать ее в своих объятиях!
— Ты не находишь странным, что «они» больше не летают? — спрашивает Хосе.
— «Они»? Ах да, самолеты...
Вот уже целый час, как не слышно гула самолетов. Жильбер забыл о них, и о войне тоже, и об этом мальчике, который идет рядом с ним.
— Вон там ферма, — говорит Хосе, — пошли туда.
Жильбер видит серую ограду и крышу, крытую черепицей, которая, кажется, не пострадала от бомбежек. Во дворе женщина распрягает мула, куры копаются в навозе. Дом в порядке, на окнах горшки с цветами, занавески. Жильбер и Хосе подходят и здороваются кивком головы. Женщина настороженно рассматривает их.
— Мы идем в В., — объясняет Жильбер. — Не могли бы вы дать нам чего-нибудь поесть? Немного хлеба.
В окне показывается мужчина, он кричит:
— Что там такое?
— Беженцы просят поесть. Один из них — ребенок...
Мужчина наклоняется, смотрит вдаль на поля, на тропинку, по-видимому опасаясь, что за этими двумя попрошайками следует целая толпа.
— Ну, ладно, дай им чего-нибудь, — говорит он.
Женщина загоняет мула в стойло и входит в дом. Хосе пригибается к водопроводной трубе, наполняющей резервуар для скота, и пьет, запрокинув голову. Жильбер не мог бы пить в таком положении — он бы захлебнулся. Он любуется парнишкой, затем подставляет под струю свою дорожную флягу, чтобы спокойно напиться из горлышка... Возвращается женщина с половиной большого каравая хлеба и маленьким кусочком сала. Жильбер немеет от удивления перед такой неожиданной щедростью. Он предлагает заплатить, но женщина отказывается.
— Вы солдат? — неуверенно спрашивает она, глядя на жалкие отрепья военной формы. — Откуда же вы идете? С востока? Мой сын тоже был там, но от него нет вестей.
— Он, наверно, придет к вам так же, как я, — говорит Жильбер. — При таком беспорядочном бегстве все смешалось, люди идут — кто куда. Я даже не знаю, где теперь мой полк... Кстати, по этой дороге можно добраться до В.?
— Почему же вы не пошли по той, что и другие? Она короче.
— Да уж слишком там бомбят.
