кавалерию преследовать беглеца и приказал убить его, прежде чем тот успел сдаться. Прочие вожди галлов, устрашенные, согласились следовать за Цезарем, и в последних числах августа[208]Цицерон из письма своего брата узнал, что армия без всякого серьезного приключения ступила на британскую почву. Это было, следовательно, в конце июля,[209]потому что письмам надо было быть в пути около двадцати восьми дней, чтобы из Британии попасть в Рим. Цицерон успокоился: раз Цезарь мог высадиться, победа казалась ему обеспеченной.[210]
В это время, около конца августа или начала сентября, умерла Юлия, жена Помпея, вскоре после смерти своей бабушки, уважаемой всеми матери Цезаря.[211]Молодое поколение было так хрупко, и ранние смерти так часты, что никого более не удивляли. В этом же году умер и Катулл, едва достигнув тридцатитрехлетнего возраста. Но смерть Юлии вызвала в Риме очень живое волнение, ибо молодая женщина в течение четырех лет соединяла двух самых знаменитых людей той эпохи. Все задавали вопрос, не отразится ли эта смерть на политическом положении.
Новые скандалы скоро заняли публику. Тщетно надеялись, что отсрочка выборов успокоит умы. Вновь начались свалки, беспорядки, подкуп вместе с продажностью и насилием. Меммий, поссорившийся с Кальвином, публично в сенате прочитал договор, заключенный с двумя консулами.[212]Банды кандидатов стали вести правильные битвы, и каждый день бывали смертные случаи. Испуганное общество желало только одного: немедленных выборов для прекращения этих беспорядков. Но когда наступил назначенный день, народные трибуны снова отложили выборы. Меммий, боясь, что после скандала его ждет неудача, хотел ожидать возвращения Цезаря из Галлии для того, чтобы иметь его поддержку, и подражал тому, что в прошлом году сделали Красc и Помпей.[213]
К несчастью, у Цезаря были тогда другие заботы. Цицерон получил письма от своего брата и Цезаря в конце сентября (письмо Цезаря датировано 1 сентября), и известия не внушали беспокойства.[214]Цезарь, построив лагерь на берегу моря, двинулся внутрь страны, но через несколько дней должен был оставить Квинта и экспедиционный отряд, чтобы вернуться к берегу для осмотра флота, которому сильная буря нанесла значительные повреждения. [215]После этого Цицерон не получал писем ни от брата, ни от Цезаря; никто в Риме также не имел их. Не получая известий уже 50 дней,[216]начали беспокоиться и спрашивать себя, что такое произошло на великом сказочном острове. К счастью, через несколько дней письма пришли, успокаивая Цицерона, 24 октября отвечавшего на них.[217]Цезарь снова двинулся в глубь страны; но царь Кассивелавн, притворно отступая перед ним, завлек его далеко от моря через леса и болота; потом он отдал приказ царям областей, которые Цезарь оставил позади себя, взяться за оружие. Так как сообщения с морем были прерваны, легионы вынуждены были тратить силы в схватках с мелкими кавалерийскими отрядами Кассивелавна без всяких решительных результатов. Для того чтобы уничтожить эти отряды, нужна была сильная кавалерия, а у Цезаря она была очень слаба и почти вся состояла из галлов. Очень скоро он заметил, что предприятие становится опасным и что съестные припасы скоро подойдут к концу. Наконец, атребат Коммий, бывший другом Кассивелавна, вмешался, и мир был заключен.[218]Цезарь говорит, что он наложил на Британию подать, [219]но, конечно, даже если Кассивелавн обещал что-нибудь, то он ничего не заплатил, когда римская армия вернулась назад через море. В Галлию Цезарь возвратился в первой половине октября,[220]имея в качестве добычи только многочисленных рабов. Завоевание Британии окончилось полной неудачей.[221]
Высадившись в Галлии, Цезарь узнал о смерти Юлии.[222]Это было несчастьем для отца, потому что он сильно любил молодую женщину, напоминавшую ему о первой и, может быть, единственной любви его жизни, о прекрасных далеких годах молодости и о Корнелии, дочери Цинны, этом другом цветке, сорванном смертью во всей его свежести. Это было также несчастьем для вождя демократической партии, которому Юлия умела сохранять дружбу Помпея. Но у него не было времени предаваться скорби. Весьма важные дела занимали его.
В Риме политическое положение становилось все опаснее. Меммий продолжал свою обструкцию, комиции не собирались, акты насилия повторялись; общество, соскучившееся и испуганное, требовало энергичных мер, каковы бы они ни были, лишь бы порядок был восстановлен, выборы состоялись и не было бы в этом году междуцарствия.
Пользуясь этой тревогой, друзья и льстецы Помпея пустили мысль о назначении его диктатором. [223]Но после этого началась новая борьба. Консерваторы выступили с ожесточенным противодействием, не желая диктатуры Помпея. Они старались ловко воспользоваться народной ненавистью, существовавшей со времен Суллы к этой магистратуре, и заявляли, что они выступают не против диктатуры Помпея, а против диктатуры вообще.[224]В то время как Цезарь и Красc столько заставляли говорить о себе, Помпей, желавший восстановить порядок в Риме и чувствовавший необходимость несколько поднять престиж своего имени, в сущности, желал быть назначенным диктатором, но колебался, страшась непопулярности этой должности и возможной неудачи. По обыкновению он предоставил своим друзьям работать для него, не объявляя своих намерений и не компрометируя себя ни в том, ни в другом смысле. «Хочет он этого или не хочет, трудно сказать», — писал Цицерон своему брату.[225]Таким образом, призрак этой диктатуры стал веять над Римом, то приближаясь, то удаляясь так, что почти исчезал, но всегда для того, чтобы снова появляться.
Посреди этой борьбы тайно возвратился в сентябре Габиний,[226]а за ним скоро последовал египетский министр финансов Рабирий, которого после отъезда Габиния принудило бежать народное восстание. Но скандал был слишком велик, и маленькая консервативная котерия, будучи бессильна против Цезаря, Красса и Помпея, хотела воспользоваться им, чтобы в лице Габиния и Рабирия атаковать эту слишком мятежную демократию. Габиний был обвинен в государственном преступлении и в грабительстве, Рабирий — только в грабительстве. Эти преследования дали лишь повод к новым интригам.[227]Несмотря на неудачу Помпея, просившего Цицерона выступить в защиту Габиния, [228]тот все же был оправдан незначительным большинством по первому обвинению[229]и приготовился отвечать по второму. Тогда Помпей предпринял новые попытки по отношению к Цицерону и на этот раз успел его убедить. Сам он также произнес речь перед народом в защиту Габиния и прочитал благоприятные для последнего письма Цезаря; однако на этот раз Габиний был осужден.[230]Цицерону, как кажется, удалось некоторое время спустя добиться оправдания Рабирия, произнеся речь, которая дошла до нас.
Но Меммий тщетно ждал возвращения Цезаря. Едва тот вернулся из Британии, как в Галлии произошло очень важное событие. Тасгетий, назначенный Цезарем царем карнутов, был убит. Не начинала ли этим убийством национальная партия свои репрессии против знати, согласившейся признать римское господство? Этот факт более симптоматичный, чем важный сам по себе, взволновал Цезаря до такой степени, что для устрашения Галлии он послал легион в область карнутов. Потом он приготовился к возвращению в Италию. Едва отправившись в путь, он получил в Самаробриве (современный Amiens) еще более важное известие. После его возвращения из Британии угроза голода принудила его распределить
