в Галлии агрессивную и насильственную политику, он хотел в своей книге доказать, что всегда сражался против своего желания, что все его войны, начиная с войны против гельветов, были не агрессивно- наступательными, а оборонительно-превентивными, абсолютно необходимыми. И Цезарь имел превосходную возможность представить свой большой наступательный маневр против гельветов как меру высшей предусмотрительности в целях защиты связывая то, о чем он писал о гельветах в первых главах и о чем писал Аттику Цицерон, т. е. о том, что гельветы хотели основать Великую Галльскую империю. Никакое оправдание не могло иметь в глазах римлян большую силу; никто не мог бы оспаривать у Цезаря заслуги спасителя государства от нового нашествия кимвров и тевтонов при помощи войны, которая лишь казалась агрессивно-наступательной, по существу же была лишь благоразумной защитой. Почему же вместо того, чтобы воспользоваться этим столь простым и ясным объяснением, опиравшимся на рассказанные им самим факты, Цезарь отказывается от него и прибегает к запутанным и полным противоречий объяснениям, которые мы резюмируем так: сперва необходимость защитить Провинцию, потом — Тулузу и, наконец, — союзных с Римом эдуев и другие галльские народы? Есть лишь одно средство объяснить этот кажущийся абсурд: допустить, что страхи Цицерона относительно эмиграции гельветов, выраженные в его письме Аттику, были преувеличены; что гельветы ставили себе цель гораздо более скромную, чем завоевание всей Галлии; что между 58-м и 52 годами этот факт стал достаточно известным; для того чтобы в конце 52 года, когда Цезарь писал свои Комментарии, он не осмелился оправдывать свои наступательные действия необходимостью разрушить в самом начале будущую кельтско-гельветскую империю. Так как этот мотив не мог быть оглашен, то Цезарь оказался вынужденным либо признаться, что он заблуждался в своем понимании цели и характера эмиграции гельветов, либо что он напал на них без всякого повода. Не желая допустить ни того, ни другого, он старался доказать, что гельветы спровоцировали его, изменив рассказ остроумными вставками, которые, однако, весь его гений не смог освободить от противоречий.
Из всего изложенного вытекает, однако, очень важное для нас следствие: гельветы вовсе не хотели завоевать Галлию и основать великую галльскую коалицию. Но такое заключение порождает много других вопросов. Какова была истинная цель эмиграции гельветов? Действительно ли они намеревались переселиться в область сантонов, как утверждает Цезарь? И если гельветы не хотели вторгаться в Галлию, то как объяснить поведение сената, Метелла и Цезаря? Мы видели, что агрессивный характер, приписываемый переселению гельветов, объяснял нам все; при отрицании же этого, как следует понимать всю эту историю? Продолжим разбор рассказа Цезаря. Мы найдем там ответ на многие из этих вопросов.
Закончив переговоры с эдуями, Цезарь выполнил последнюю часть своего наступательного маневра с быстротой и энергией, которые всегда были его великими качествами. Он старался захватить и уничтожить гельветов при переходе через Сону, но ему удалось уничтожить только маленький арьергард, оставшийся на восточном берегу. Тогда за один день он переправляет всю свою армию на правый берег Соны и принимается преследовать неприятельскую орду, держась от нее на небольшом расстоянии и ожидая удобного случая напасть. В десяти главах (ХIII—ХХIII) с массой подробностей описывает нам Цезарь это преследование и останавливается на самых главных событиях, одно из которых было исключительной важности. Он заметил однажды, что часть эдуев ему изменила. Эдуи дали ему отряд конницы и обещали снабжать хлебом; но эдуйская кавалерия позволяла наносить себе поражение во всех схватках с неприятелем, и обещанный хлеб не приходил, запасы истощались; знать эдуев все более и более затруднялась объяснить задержку хлеба. Решив выяснить причину, Цезарь занялся расследованием. И вот вновь появляется личность, которую мы уже встречали в начале рассказа: Думнориг, вождь эдуев, участвовавший в заговоре Оргеторига. Цезарь узнал, что союз с Римом был заключен партией, во главе которой был Дивитиак; что Думнориг, напротив, был расположен к гельветам, так как его жена принадлежала к этому племени, и надеялся с помощью гельветов захватить верховную власть. К несчастью для Цезаря, Думнориг, обладавший огромным богатством, располагал большим могуществом и, командуя кавалерией, тайно отдал приказ своим всадникам не сопротивляться гельветам и препятствовать доставке хлеба.
Этот эпизод очень важен. Он прежде всего показывает нам, что таинственные нити, связывавшие экспедицию гельветов с Думноригом, не были разорваны смертью Оргеторига. Он указывает нам также, что эмиграция гельветов если и не имела той грандиозной цели, которую приписывали ей в Риме, то не могла иметь такой скромной цели, как переселение в область сантонов, интересовавшее одних гельветов. Почему могущественная партия, вождем которой был Думнориг, была бы заинтересована в данном случае в удаче движения? Хотя наше желание узнать подробности этого события велико. Цезарь совершенно не склонен его удовлетворить и, рассказав, что по великодушию он простил Думнорига, спешит продолжить рассказ. Он рассказывает, что однажды надеялся уничтожить гельветов ночным нападением, но что попытка не удалась; что он вынужден был из-за недостатка съестных припасов отказаться от преследования гельветов, как вдруг был атакован врагами… Только в этот момент Цезарь дает нам первое топографическое указание. Нападение произошло на высоте Бибракте (современный Mont Beauvrai вблизи Autun). Следовательно, гельветы направлялись к северу и сделали большой обход, чтобы прийти в область сантонов. Но наше изумление еще более возрастает с рассказом о битве. Цезарь описывает битву как блестящую победу своих легионов. Раухенштейн, подвергнувший рассказ об этой войне критике, иногда, правда, слишком тонкой, но всегда очень остроумной, доказал, проанализировав изложение самого Цезаря, что результат был, напротив, весьма неопределенным: достоверно, например, что Цезарь был вынужден оставаться на поле битвы три дня, чтобы похоронить мертвых и позаботиться о раненых, тогда как гельветы спокойно продолжали свой путь, направляясь в область лингонов. Это второе топографическое указание, и оно не менее многозначительно, чем первое. Гельветы, которые, по рассказу Цезаря, хотели направиться к океану, шли теперь к северо-востоку, т. е. в противоположном направлении. Цезарю удалось наконец заключить мир, и гельветы решили возвратиться на свою прежнюю родину, за исключением небольшой части упорных лиц, направившихся ad Rhenum finesque Germanorum. Эта подробность бросает яркий свет на темный вопрос, который мы хотим осветить, и дополняет два предшествующих свидетельства о миграции гельветов. Почему же это меньшинство направилось к Рейну? Очевидно, что эти упрямцы в момент отделения от своих соотечественников не хотели воспользоваться первой попавшейся дорогой; они должны были продолжать движение, начатое всей ордой, к тому пункту, который был ее исходной целью. Мы действительно видим, что гельветы уже повернули к востоку. Эмиграция гельветов была направлена, следовательно, к Рейну.
Возможно ли теперь определить цель этой таинственной эмиграции? Я думаю, что это возможно. Отметим прежде всего некоторые довольно любопытные совпадения. В 62-м или 61 году эдуи просят у римского сената помощи, в 61 году гельветы позволяют убедить себя эмигрировать. В Риме ведет переговоры Дивитиак; Думнориг замешан с самого начала, хотя и не явно, в интриги, подготовившие эмиграцию гельветов. Чего просил в Рцме Дивитиак? Помощи римских легионов против Ариовиста. Куда направлялись гельветы? К Рейну, т. е. к областям, где, вероятно, стояла лагерем армия Ариовиста. В течение всей войны Дивитиак действует как доверенное лицо Цезаря, Думнориг — как покровитель гельветов. Хочется поставить вопрос: случайно ли, что переселение гельветов преследовало ту же самую цель, что и переговоры Дивитиака в Риме, т. е. оттеснение Ариовиста за Рейн? В самом деле, вспомним в общих чертах положение Галлии к моменту прибытия Цезаря и увидим, насколько вероятно это кажущееся столь смелым предположение. Главной проблемой, занимавшей тогда уже несколько лет почти все галльские племена, была «германская опасность», порождаемая возрастающим могуществом Ариовиста. Особенно эдуи, лишенные Ариовистом верховенства над всей Галлией, были до такой степени напуганы участившимися набегами, что, отчаявшись прогнать Ариовиста собственными силами, решили прибегнуть к помощи Рима. Эта миссия была поручена Дивитиаку. Но Рим, очевидно, не был единственной иностранной державой, от которой эдуи надеялись получить помощь; гельветы, будучи очень воинственными, уже не раз воевавшие со свевами, также могли быть весьма ценными союзниками. Дивитиак был вождем консервативной партии, представлявшей старую галльскую знать, а против этой партии стояла другая, вождем которой был Думнориг; она опиралась на низшие классы, и ее можно было бы назвать народной партией. Их несогласия имели всегда политические причины и значение. Следовательно, напрашивается вывод: обе партии были одинаково убеждены, что эдуи одни не смогут ниспровергнуть германское господство; но они были несогласны относительно иностранных сил, к которым следовало прибегнуть. Партия Дивитиака, которую можно было бы назвать романофильской, рассчитывала опереться на Рим; партия Думнорига, которую можно было бы назвать национальной, хотела получить помощь от гельветов. Вероятно, что Думнориг, а не Оргеториг предложил гельветам переселение, обещая им после победы земли в какой-нибудь плодородной местности Галлии, и что Оргеториг был только
