верхушка колокольни гасиенды все еще не показывалась. Грозная масса воды тоже еще не являлась.
Благородный скакун не замедлял своего бега, но бока его начали вздуваться, и силы заметно истощались. Еще несколько минут бешеной скачки — и он неминуемо падет.
Офицер заметил состояние своего коня и с отчаянием потянул узду. Топот коня замолк, и ему послышался отдаленный звон колокола. Эти звуки, без сомнения, доносились с гасиенды, служа сигналом опасности.
Офицер вспомнил слова индейца: «Подумайте о тех, кто будет оплакивать вашу смерть». Есть ли в гасиенде, где его ждут, кто-нибудь, кто станет его оплакивать? Да, без сомнения есть, потому что при одном воспоминании об этом офицер возмутился против угрожающей ему гибели и решился сделать последнее усилие, чтобы избежать ее.
Для этого ему следовало дать лошади хотя бы краткую передышку. Он соскочил на землю и немного отпустил подпругу. В это время ему послышался топот другой лошади, скакавшей, очевидно, по той же дороге и с той же целью, что и он. Он обернулся и увидел всадника на сильной бурой лошади, которая, казалось, пожирала пространство.
В ту же минуту всадник поравнялся с ним, приостановил лошадь резким свистом и крикнул:
— Что вы там мешкаете, сеньор? Разве вы не слышите набатного звона? Разве вы не знаете, что воды вышедших из берегов рек устремились в равнину?
— Знаю, — отвечал офицер, — но моя лошадь падает от усталости, и мне придется подождать несколько минут.
Незнакомец взглянул на лошадь драгуна и соскочил на землю. Затем он поспешно подошел к лошади и ощупал ей бока, чтобы узнать состояние легких.
Дон Рафаэль с любопытством осмотрел человека, который, не заботясь о собственной безопасности, так великодушно хотел помочь путешественнику. Незнакомец был одет в платье погонщика мулов: грубую войлочную шляпу, китель из серой шерсти, подпоясанный кожаным поясом, холщовые штаны и козловые ботинки. Он был невысокого роста, черты его сильно загоревшего лица были приятны и нежны, и, несмотря на напряженность момента, удивительное спокойствие отражалось на нем.
Не успел дон Рафаэль вглядеться в незнакомца, как тот завершил осмотр.
— Животное еще не потеряло сил, — сказал он довольным тоном, — но на шее совсем не слышно биения пульса, хотя ноздри и бока раздуваются одновременно. Нужно только расширить путь для дыхания. Помогите мне, да поспешим, потому что зловещий шум приближается, и колокол звонит с удвоенною силой. Завяжите вашему коню глаза платком, — продолжал погонщик мулов и в то время как офицер поспешно повиновался, вытащил из кармана шнурок и обвязал им морду коня над ноздрями.
— Теперь держите этот шнурок изо всех сил.
В следующее затем мгновение в руке незнакомца блеснул нож, которым он проколол внутреннюю стенку ноздрей лошади.
Брызнула кровь; жеребец поднялся на дыбы, несмотря на все усилия своего хозяина, подняв с собой оставшийся в ноздрях ножик; потом снова стал на передние ноги. Как только его передние ноги коснулись земли, погонщик мулов схватил острие ножа и дернул его так сильно, что и рукоятка прошла насквозь.
— Если спасение вообще возможно, то теперь вы спасены, — сказал незнакомец, — ваш благородный конь будет бежать до тех пор, пока не откажутся служить его мускулы и сухожилия.
— Назовите мне ваше имя, благородный человек, — воскликнул дон Рафаэль, протягивая руку погонщику мулов, — прошу вас, скажите ваше имя, которого я никогда не забуду.
— Меня зовут Валерио Труяно, сеньор, я бедный погонщик, которому чертовски трудно живется на свете, но который утешается тем, что исполняет свои обязанности по отношению к Богу и людям честно. Моей последней обязанностью было не дать вам погибнуть здесь без помощи и совета. Теперь пусть совершается воля Всемогущего, — прибавил он, — наша жизнь в его руках, только он один может спасти от угрожающей нам ужасной опасности.
Произнеся эти напутственные слова торжественным голосом, мужество и твердость которого нашли отклик в сердце офицера, благочестивый Труяно вскочил на лошадь, дон Рафаэль последовал его примеру, и оба помчались по саванне, наклонившись к развевающимся гривам своих скакунов. Влажный ветер развевал их волосы, а зловещий шум наводнения приближался каждую минуту, сопровождаемый тревожным набатом.
Глава IV. ГАСИЕНДА ЛАС-ПАЛЬМАС
Много больших рек, протекающих близко друг от друга, орошают провинцию Веракрус. Кроме того, высоты Сьерра-Мадре5 дают начало множеству потоков, которые впадают в эти реки или текут рядом с ними.
Когда начинается дождливое время, которое продолжается в этих широтах с июня до октября, реки быстро прибывают вследствие сильных дождей, выступают из берегов и разливаются во все стороны. С быстротой хорошего скакуна затопляют они равнину, распространяя всюду опустошение и ужас. Скоро затопленная часть страны превращается в необозримое море, покрытое обломками и трупами всевозможных животных.
Для гасиенды Лас-Пальмас было выбрано безопасное от ежегодных наводнений место. От востока к западу и на юг простирается бесконечная равнина; с севера она окаймлена грядою довольно высоких холмов. На половине высоты одного из холмов находится широкая ровная терраса — на ней-то и возвышались длинные, далеко раскинутые постройки гасиенды, задняя сторона которой примыкала к верхней части холма, и только четырехугольная колокольня возвышалась над его вершиной. Высокая и крепкая каменная стена соединяла задние постройки с жилищами слуг и хлевами, и только через толстую массивную дверь в середине этой стены можно было попасть во внутренний двор.
Свое прекрасное название гасиенда получила от довольно больших пальмовых рощ, покрывавших равнину у подошвы холма.
Чтобы быть справедливыми ко всем лицам нашего рассказа, нам необходимо еще раз вернуться к тому моменту, когда драгун расстался со студентом, а негр Брут по милости Косталя против своей воли превратился в тигреро.
Итак, оставалось около часа до солнечного заката. Колокол на колокольне гасиенды прозвонил к вечерней молитве, и при этих звуках, возвещавших об окончании дневной работы, индейцы пеоны, или полевые работники, и вакеро, или пастухи, возвращались с равнины в гасиенду, владельца которой, как мы уже сказали, звали дон Сильва.
В роскошно убранной комнате господского дома находились в это время три женщины. Две из них были дочери владельца гасиенды, третья — их горничная. Старшая из сестер, уже окончившая свой туалет, сидела у окна и время от времени посматривала на равнину, — ее звали Марианита, год тому назад она вышла замуж за молодого испанца, владельца большой близлежащей гасиенды. В настоящую минуту молодая женщина, которой едва минуло двадцать лет, гостила в родительском или, вернее, в отцовском доме, так как матери обеих сестер уже давно не было в живых. Младшая сестра — Гертруда, еще не кончила свой туалет; она сидела на китайской циновке, между тем как горничная убирала ее волосы, пышные пряди которых плохо повиновались усилиям служанки. Обе сестры обладали всеми прелестями испанских креолок — красивой наружностью, тонкими чертами лица и бархатными черными глазами. Обе походили одна на другую, но отличались выражением лиц: личико Марианиты бойкое, слегка насмешливое, выдавало ее веселый характер, тогда как выразительные глаза и задумчивое лицо доньи Гертруды обнаруживали характер серьезный и более рассудительный.
Причина, по которой обе дамы так старательно занимались своим туалетом в довольно поздний час, крылась в том, что сегодня вечером ожидались двое гостей. Один из них был супруг Марианиты, другой — драгунский капитан дон Рафаэль. Первому предстояло проехать не более двух миль, и потому его ждали с минуты на минуту; второму было необходимо сделать более двухсот миль, и хотя он обещал приехать именно в этот день, но при таком продолжительном путешествии легко мог и опоздать на день. Тем не менее донья Гертруда была уверена в том, что храбрый капитан приедет именно сегодня. Мы скоро узнаем почему, а пока достаточно сказать, что донья Гертруда и дон Рафаэль считали себя женихом и невестой, прежде чем их родители окончательно решили это дело. Разразившееся восстание отсрочило осуществление общих семейных планов на неопределенное время и в то же время послужило испытанием политических мнений обитателей обеих гасиенд. Марианита и ее супруг стояли за королевскую власть, а
