в глаза своих славных предков.
Слух и зрение индейца изощрены до такой степени, что, пожалуй, ничто не в состоянии ускользнуть от его чутких ушей и зорких глаз. Однако туман так сгустился, что даже плеск воды в нем раздавался глуше, не говоря уже об иных звуках окружающей жизни, почти полностью замиравшей в ночные часы.
Прикрыв глаза и насторожив слух, часовые неподвижно стояли или сидели у сторожевых костров, упорно одолевая сон и лишь по временам подбрасывая в огонь сухие сучья.
Таким образом, прошло довольно много времени, не принося никаких перемен; на берегах и на острове царило молчание, нарушаемое только шумом отдаленного водопада да шелестом тростника, колеблемого течением.
Предводитель индейцев сидел на левом берегу реки, свежий ночной воздух усиливал его страдания и еще более возбуждал его ненависть к белым. Пламя костра освещало его бронзовое лицо, посеревшее от большой потери крови. Осунувшееся испещренное боевой раскраской и искаженное от боли, которую он старался скрыть, с горящими злобой глазами, лицо вождя походило на маску, придавая ему сходство с кровожадными идолами ацтеков.
Мало-помалу, несмотря на громадную силу воли, которая заставляет индейцев презирать свои болезни и слабости, глаза вождя закрылись, и он погрузился в глубокий сон. Черная Птица спал так крепко, что не слышал, как захрустели сухие листья под мокасинами подошедшего к нему воина. Неподвижный и прямой, как бамбуковая трость, стоял прибывший вестник перед своим вождем, не решаясь разбудить его; он был весь покрыт кровью и пылью, грудь высоко подымалась; почтительно продолжал он стоять, ожидая, когда грозный вождь обратится к нему с вопросом. Видя, однако, что голова предводителя неподвижно опущена на грудь, он решился наконец дать знак о своем присутствии и заговорил сдавленным гортанным голосом.
— Когда Черная Птица откроет глаза, то услышит из моих уст такую весть, которая далеко отгонит его сон!
Индеец с трудом разлепил отяжелевшие веки при звуке обращенной к нему речи и, сделав невероятное усилие, сразу овладел своими чувствами. Сконфуженный тем, что его застали спящим, как простого воина, предводитель счел необходимым оправдаться:
— Черная Птица потерял много крови, — проговорил он. — Так много, что завтрашнее солнце не высушит кровавой росы! Вот почему тело вождя слабее его воли!
— Человек уж так создан! — поучительно заметил вестник.
Черная Птица продолжал:
— Вероятно, тебе поручено сообщить мне нечто очень важное, иначе Пантера не послал бы сюда самого быстрого гонца — Антилопу!
— Пантера уже больше никогда не будет присылать известий, — печально ответил Антилопа. — Копье бледнолицего пронзило его, и он теперь охотится в царстве духов вместе со своими славными предками!
— Что ж делать? Зато он, наверно, умер победителем; он видел перед своей смертью, как белые собаки полегли мертвыми по равнине? — спросил Черная Птица.
— Он умер не победителем, а побежденным. Апачи обратились в бегство, потеряв главного вождя и пятьдесят лучших воинов!
При этом неожиданном известии, поразившем его как громом, Черная Птица едва удержался, чтобы не вскочить на ноги, несмотря на самообладание, которое считается обязательным для каждого индейца, а тем более для вождя, однако вовремя опомнился и спросил спокойно, хотя его губы дрожали.
— Кто же прислал тебя ко мне, вестник горя?
— Воины, которые нуждаются в предводителе, чтобы отомстить за свое поражение. Черная Птица был до сих пор вождем только своего рода, а теперь он может стать вождем целого племени!
В глазах вождя блеснуло выражение удовлетворенной гордости. Его авторитет возрастал, кроме того, нанесенное соплеменникам поражение доказывало правоту его мнения, отвергнутого военным советом племени.
— Если бы оружие северных людей соединилось с оружием наших воинов, то белые с юга не одержали бы победы!
В эту минуту Черная Птица вспомнил, каким оскорбительным способом белые отвергли его предложение, и оскорбленная гордость зажгла в его глазах злые огоньки. Указав здоровой рукой на свою рану, он добавил:
— Какую помощь может оказать раненый предводитель? Его ноги отказываются служить ему; он едва может держаться в седле!
— Вождя можно привязать к седлу, — возразил Антилопа. — Предводитель служит одновременно и головой и руками своему племени; если руки бессильны, работает голова; вид крови вождя воодушевит апачских воинов. Уже вновь разложен костер, вокруг которого соберутся на совещание все потерпевшие поражение. Там ждут только тебя, чтобы узнать твое мнение; твой боевой конь оседлан, едем!
— Нет, — возразил Черная Птица. — Воины моего рода стерегут на этих берегах трех белых, которых я хотел иметь своими союзниками; они отказались от этого и стали нашими заклятыми врагами. Пуля одного из них раздробила мне плечо, и моя рука по крайней мере на шесть лун стала не пригодна для боя; если бы мне предложили теперь начальство даже над всеми союзными апачскими племенами, я отказался бы, лишь бы дождаться того желанного часа, когда на моих глазах прольется кровь, которой я жажду!
Черная Птица вкратце рассказал о пленении Гайфероса, о его спасении благодаря канадцу, о решительном отказе белых от его мирных предложений и, наконец, о данной им клятве мести.
Антилопа внимательно выслушал рассказ вождя; он отлично сознавал всю важность вторичного нападения на лагерь белых в ту минуту, когда они менее всего ожидают этого, упоенные своей победой, поэтому продолжал настойчиво уговаривать Черную Птицу, предлагая ему назначить вместо себя опытного воина для наблюдения за белыми. Однако вождь остался непоколебим; тем не менее вестник не терял надежды склонить его на свое предложение.
— Хорошо, — продолжал он свои уговоры, — я останусь здесь до утра; солнце уже скоро взойдет, и тогда я отправлюсь обратно, чтобы сообщить апачам, что Черная Птица свою личную месть ставит выше славы всего племени. Благодаря моему промедлению, нашим воинам останется меньше времени для сожаления о потере храбрейшего из них!
— Пусть будет так, как хочет Антилопа! — ответил Черная Птица торжественным тоном, стараясь скрыть, что тонкая лесть вестника приятно щекотала его самолюбие, — но гонец нуждается в отдыхе после сражения и утомительного перехода, — продолжал он. — В это время я выслушаю рассказ о сражении, в котором Пантера лишился жизни.
Антилопа подсел к огню, скрестив ноги и опершись локтем о колено, он положил подбородок на раскрытую ладонь и начал подробный рассказ о нападении на лагерь белых.
Так прошло около часа; вдруг вестник поднялся наполовину с земли и откинул с головы шкуру бизона, защищавшую его от тумана. Черная Птица сидел все так же неподвижно, устремив глаза на остров.
— Молчание ночи нашептывает мне, — проговорил Антилопа, — что такой славный вождь, как Черная Птица, должен еще до восхода овладеть своими врагами и насладиться их предсмертной песней!
— Мои воины не могут ходить по воде, как по суше, — возразил предводитель, — а люди севера разят наповал, если видят цель! Они не походят на людей юга, в руках которых ружья трепещут, будто колеблемые ветром тростники!
— Черная Птица, верно, потерял много крови, и от этой потери мутится его ум и ясность взгляда. Если он позволит, то я буду действовать за него, и к утру его мщение совершится!
— Распоряжайся, — согласился вождь. — Кем бы ни совершилось мщение, оно будет отрадой моему сердцу!
— Хорошо, я доставлю сюда трех белых и того пленника, который остался без скальпа!
При этих словах Антилопа поднялся и исчез в тумане. Черная Птица продолжал по-прежнему сидеть неподвижно, устремив пристальный взгляд на едва видневшийся вдали островок.
Там в сердцах трех охотников, которым угрожала смертельная опасность, происходила такая же тяжелая борьба, и сон бежал от них.
Подстерегаемые бдительными врагами, защитники островка не могли надеяться, как накануне, еще раз
