газ. Здесь. Плавно затормозив, он задним ходом сдал машину в кусты, остановил ее перпендикулярно дороге и выключил фары. Двигатель продолжал тихонько урчать. Немного опустив стекло, Ракким ощутил поток влажного лесного воздуха, ворвавшегося в салон. Капли падали на горячий капот и с шипением испарялись. Он сидел в темноте и думал о Саре.
Когда ему исполнилось восемнадцать, отношения между ними изменились. Ракким собрался поступать в академию фидаинов. Взволнованный предстоящей разлукой с домом и близкими людьми, он заскочил к ней, собираясь поцеловать на прощание, наклонился…
— Я выйду за тебя замуж, — прошептала Сара, обняв его за шею. Тринадцатилетняя девочка, худая и неуклюжая, говорила с уверенностью зрелой женщины.
Ракким смутился, решил, будто она шутит, взъерошил ее волосы.
А она прижалась к нему:
— Ты же знаешь, так тому и быть.
Тогда он лишь рассмеялся. Однако шли годы, и его стало неизменно тянуть к ней. Каждый раз, приезжая домой в отпуск, Ракким видел, как Сара становится взрослее и умнее. Она проникала в самую глубину его души многозначительной улыбкой или понимающим взглядом. Их взаимные чувства сделались слишком сильны, чтобы выразить их словами, а тем более — действиями. Затем по настоянию Рыжебородого племянница согласилась посещать мечеть вместе с сыном руководителя сенатского большинства. Они часто совершали долгие прогулки вдвоем. Конечно, под присмотром телохранителей. Ухаживания продолжались пару месяцев, пока Сара решительно не положила им конец. Той весной, по возвращении Раккима из Библейского пояса, они вошли в кабинет Рыжебородого и испросили его благословения. Ему исполнилось двадцать пять, он недавно получил повышение и предложение занять штабную должность в городе. Сара окончила университет. Они без ума любили друг друга. Пришло время заключить брак…
— Не может быть и речи! — отрезал Рыжебородый.
Ракким пытался спорить, рассказал о своих достижениях и перспективах. Сара заверила дядю в чистоте их любви и пристойности поведения. Глава СГБ отмел их увещевания взмахом руки. Затем велел Раккиму убираться вон.
Возможно, останься он фидаином, ему бы не пришло в голову ослушаться требования никогда больше не встречаться с Сарой. Ракким быстро продвигался по службе, получал награды за доблесть и находчивость, имел все шансы выгодно жениться, завести детей и продолжить опасную работу во благо страны. Вместо этого после двух продолжительных операций в Библейском поясе он подал в отставку и переселился в Зону. Бывший фидаин постоянно думал о встрече с Сарой, однако первой начала действовать она. Полтора года назад пожилая женщина в легкой чадре встретила Раккима у входа в военный музей, торопливо сунула в руку блок памяти и так же поспешно удалилась.
На следующий день Сара присела на соседнее с ним кресло в последнем ряду темного кинозала.
— Я считала, что фидаины отличаются храбростью. Я так ждала твоего возвращения. Ты решил позволить Рыжебородому распоряжаться твоей жизнью до самой смерти?
Ракким поцеловал ее.
— Так лучше. — Она погладила его по щеке.
В течение следующего года они встречались почти каждую неделю. Иногда по вечерам, под покровом темноты, иногда, если Сара не вела занятий, по утрам. Но всегда соблюдая предельную осторожность — даже военные операции ему доводилось планировать менее тщательно. Их связь грозила опасностью обоим. Она не могла долго оставаться незамеченной и благодаря подобному обстоятельству казалась им куда более сладостной. Однажды полицейский, узнав на улице Раккима, пожал ему руку, и они с Сарой поклялись больше никогда не встречаться. Клятва оказалась нарушена всего через неделю. В ночи под полумесяцем влюбленные опять улыбались друг другу.
— Мы должны пожениться, — произнес Ракким, задыхаясь от напряжения и радости быть вновь рядом с ней. — Нам не требуется разрешения Рыжебородого.
— Конечно требуется. — Сара всегда отличалась практичностью.
— Значит, мы должны остановиться. Женщина твоего положения… вся твоя жизнь может быть разрушена.
— Уже разрушена, — ответила она со смехом. — Не волнуйся, Рыжебородый передумает.
Дождь усилился. Ракким вспоминал прикосновение ее губ, вкус, манеру поглаживать его ступнями в постели. Он никогда не надеялся на длительность их связи, однако внезапность ее окончания задела неожиданно болезненно. Бывший фидаин ждал очередного свидания в доме уехавшего в отпуск приятеля. Ждал напрасно. Сара позвонила на следующий день и сказала, что им пока встречаться нельзя. По ее словам, обстоятельства сложились не самые удачные. Ракким едва удержал в руке телефон. Затем поинтересовался, уверена ли она. Уверена, — ответила Сара. С тех пор племянница Рыжебородого в течение шести месяцев три раза назначала ему встречу и три раза не приходила на нее. Теперь она исчезла и…
Звук работающего двигателя коснулся его ушей, и между деревьями замелькали огни фар.
Пара испуганных глаз блеснула возле обочины. Седан осветил мокрого оленя.
Перед поворотом преследователь сбросил скорость. Ракким включил передачу бесшумно работающего «форда», вжал в пол педаль газа и ударом в бок опрокинул серебристого с края обрыва. Вслед за грохотом и треском ломающихся кустов раздался пронзительный скрежет металла. Автомобиль рухнул на обломки двух или трех машин, разделивших ту же участь несколько ранее.
Олень, мигнув, скрылся в чаще.
Ракким вывел «форд» на дорогу. Никаких огней ни спереди, ни сзади. Лишь дождь, он сам и его воспоминания.
7
От хохота мулла Оксли так разинул пасть, что Халеду ибн-Азизу стал виден его мерзкий пищевод. Однако сама причина смеха по мерзости не шла с ним ни в какое сравнение. Оксли устроился во главе банкетного стола в окружении высокопоставленных «черных халатов», а ибн-Азиз занимал место по правую руку. Почетное место, открывавшее вид на непотребное зрелище.
— Улыбнись, Халед, — потребовал глава религиозной полиции. — Улыбнись. Твое кислое лицо портит веселье.
Ибн-Азиз исполнил повеление. По крайней мере, попытался.
— Посмотрите на него, — взревел Оксли, роняя изо рта куски жареного голубя. — Постится, как всегда. Если посмотреть на нашего истощенного брата, можно подумать, будто еда — это враг. — Он снова разразился хохотом. — Пристойного поведения от своих советников я требую на публике, но здесь ты среди друзей. Ты — на вечеринке, и мы празднуем усиление нашей власти, да прославится имя Аллаха, а мой первый заместитель сидит мрачный, как еврей в Судный день.
Стол вздрогнул от хохота, а некоторые из приспешников еще и принялись молотить по нему кулаками, отчего запрыгали тарелки и хрустальные бокалы. Руководящий эшелон «черных халатов» пировал всю ночь. За окном брезжил рассвет, однако заканчивать веселье никто и не думал.
Ибн-Азиз окинул взглядом собравшихся. Слабовольные и трусливые людишки в шелковых халатах. Разжиревшие и алчные, они напрочь забыли о великом предназначении. Лишь Таннер и Фазиль сидели перед тарелками с нетронутыми яствами, повесив головы и сложив руки на коленях.
В руководство религиозной полиции просочились лицемеры, возлюбившие роскошь, использующие святой орден ради личной наживы. Сокрыли грязные желания под дорогими одеяниями и надеются, что никто не заметит, а главный преступник из них — Оксли. Благочестивый на людях, он давно погряз в грехе винопития и прелюбодейства. Маленькие девочки, маленькие мальчики — ему безразлично, кого лишать невинности. Однако, сколь ни омерзительны его извращения как частного лица, в политике мулла ведет себя куда более скверно. Он готов заключить любую сделку со светскими властями и даже выступает на
