приглашает. Его друзьям совсем не нравится, что он снова хочет вернуться в большую политику. Но Курт фон Шлейхер по натуре своей игрок, он никак не может забыть вкус власти и то возбуждение, которое дают уважение людей и интриги. Шлейхеру льстит, когда ему приглушенным голосом говорят, что его «держат в резерве для нации». Однако недостатка в предостережениях и советах вести себя осторожней тоже нет. Вчера вечером, 29 июня, ему позвонил друг его юности, с которым они учились в одном военном училище. На Бендлерштрассе, сообщил он, ходят слухи о союзе между Шлейхером и Ремом. Офицер уточняет: ближайшие дни будут очень опасными для Шлейхера.
Своей встревоженной жене Шлейхер отвечает, что он уже несколько месяцев не встречался с Ремом и что все эти слухи – ерунда.
Мария Гюнтель, горничная, хорошо запомнила тот вечер. Она открыла большую раздвижную дверь, ведущую из столовой в кабинет генерала. Шлейхер и его жена сидели на кожаном диване, и, подавая им послеобеденные напитки, Мария слышала, как Курт фон Шлейхер шутил по поводу слухов и страхов, которые одолевают офицеров с Бендлерштрассе, осторожных и робких, словно институтки.
Сегодня утром Шлейхер сидит в кабинете, глядя на Грибницзеештрассе, залитую ярким солнечным светом. Последний прогноз по радио обещал тридцатиградусную жару в Берлине, потом диктор прочитал большие отрывки из статьи генерала Бломберга, утверждавшего, что рейхсвер сохранит верность Гитлеру. Эти заявления раздражали Шлейхера. Он никогда не любил «резинового льва», его бесило услужливое и подобострастное отношение Бломберга к фюреру и те способы, которыми он выжил Шлейхера из военного министерства.
В эту минуту звонит телефон. Это старый, еще со времен войны, друг Шлейхера, который решил поприветствовать его после возвращения из путешествия. Несколько минут они беседуют. Шлейхер рассказывает о дорожном происшествии, которое чуть не стоило ему жизни. Потом он просит извинить его, объясняя, что звонят в дверь. В прихожей Мария Гюнтель открывает окошечко у входной двери и видит пятерых мужчин в длинных плащах. У двери стоит черная машина.
– Мы хотели бы поговорить с генералом Шлейхером.
Голос звучит властно – так разговаривают только представители власти, – и с ним не поспоришь. Горничная в сомнении приоткрывает дверь. Но еще до того, как Мария успевает понять, что произошло, дверь резко распахивается, и она оказывается прижатой к стене одним из мужчин. Другие проходят прямо в кабинет генерала. На другом конце провода собеседник Шлейхера слышит стук, означающий, что трубку положили на стол. Он слышит отдаленные, но очень четкие слова Шлейхера: «Да, я – генерал Шлейхер». И тут же раздаются пистолетные выстрелы, после чего в трубке слышатся гудки отбоя.
Пораженная и испуганная Мария Гюнтель входит в комнату. Шлейхер, со слегка согнутыми ногами, лежит на ковре. На правой стороне его шеи ясно видна рана, а на левой стороне спины – еще несколько. Он лежит ничком, как будто, неожиданно узнав своих посетителей, понял, зачем они явились, и попытался спастись. Неожиданно раздается крик фрау фон Шлейхер, вышедшей из соседней столовой. Убийцы еще держат в руках револьверы. Молодая женщина идет к ним, не отрывая взгляда от тела мужа. Она снова вскрикивает, но ее крик заглушает сухой треск выстрела. Она падает мертвой. Мария Гюнтель замирает в дверях от ужаса. Один из убийц подходит к ней: «Не бойтесь, фрейлейн. Мы вас не тронем...»
Остальные быстро обыскивают кабинет генерала и затем, не говоря ни слова, покидают дом, не потрудившись даже закрыть дверь в кабинет. Мария так и осталась стоять в дверях, глядя расширенными от ужаса глазами на тела фрау Шлейхер и ее мужа, лежащие на залитом кровью ковре.
Служанка, прятавшаяся на третьем этаже, спускается вниз и находит горничную сидящей неподвижно, закрыв лицо ладонями. Девушка звонит в полицию.
В дом Шлейхера является сам префект, а следователи собирают улики. В министерстве внутренних дел префект сообщает о смерти Шлейхера Гизевиусу. Далюег звонит Герингу и Гиммлеру. Но едва он расстается с Гизевиусом, новый телефонный звонок из Потсдама сообщает ему, что префект получил приказание, которое предписывает ему писать отчет следующего содержания: генерал Шлейхер, замешанный в заговоре Рема, оказал сопротивление агентам гестапо, когда они явились его арестовывать. Началась свалка, в результате Шлейхер и его жена были убиты. Следствие закрыто, а следователи уже опечатывают кабинет бывшего рейхсканцлера. На вилле стоит тишина. У входной двери поставлен полицейский. Горничная по-прежнему сидит на своем месте. Она – единственный свидетель убийства.
Несколько месяцев спустя было обнаружено ее безжизненное тело. Она покончила с собой, по- видимому, от отчаяния и страха. Как бы то ни было, пресса не стала обсуждать это самоубийство. В Третьем рейхе никто не хочет знать о таких вещах. Никто не хочет вспоминать страшную смерть генерала фон Шлейхера и его жены, которая произошла субботним утром 30 июня 1934 года на их спокойной, уютной вилле в Нейбабельсберге.
Глава 4
В Мюнхене, как и в Берлине, жарко. В Мюнхене, как и в Берлине, распоясались убийцы. В центре города по улицам быстро проезжают черные машины, водители которых не обращают внимания на красный свет. Неожиданно дверца какой-нибудь из них распахивается, из нее выпрыгивают эсэсовцы и открывают огонь. Офицеры СА, консерваторы или чьи-нибудь старые враги падают мертвыми.
У подъезда к вилле Риттера фон Кара останавливаются две машины. Кар уже давно забросил политику, и теперь от него осталась только тень того человека, который в ноябре 1923 года сумел обмануть Гитлера и спастись. Именно из-за него, Риттера фон Кара, и провалился тогда Мюнхенский путч. В дверь его виллы звонят. Нет еще и десяти часов. Фон Кар в халате открывает дверь – на улице стоят три человека. Не говоря ни слова, они хватают его и затаскивают в машину. Они действуют так решительно, что фон Кар почти не сопротивляется. Не человеческие руки, а жестокое возмездие торжествующего нацизма тащит его в застенок. На улицах прохожие отворачиваются, делая вид, что ничего необычного не происходит. День стоит прекрасный, и в голубом небе светит яркое солнце. Сегодня днем набитые до отказа поезда отвезут семьи мюнхенцев на озера Баварии, где они проведут выходные. Так стоит ли беспокоиться о судьбе Риттера фон Кара, семидесятитрехлетнего старика, чье тело, изрубленное топором, будет через несколько дней валяться в грязи Дахау?
В той же самой грязи в нескольких метрах от него будет лежать другое тело. Этот мужчина убит выстрелом в сердце, пулей 7,65 миллиметра – такой калибр имеет оружие эсэсовцев, – кроме того, у него сломан позвоночник. Полиция без труда опознала труп – это было тело Бернхардта Штемпфле, имевшего когда-то несчастье быть близким другом Гитлера. В 1924 – 1925 годах Штемпфле, ярый антисемит, обладавший бойким пером, был редактором небольшого еженедельника в Мизбахе, который яростно нападал на евреев. Он читал корректуру «Майн кампф», переписал несколько абзацев, подправил стиль и углубил мысль. Когда книга стала библией нацизма, Гитлер не смог простить ему этих правок. Штемпфле был также в курсе амурных дел фюрера. Он знал, что Гитлер обожал Гели Раубаль, одну из дочерей своей сводной сестры, и превратил ее жизнь в ад своей патологической ревностью. Утром 17 сентября 1931 года Гели покончила с собой. После ее смерти Гитлер погрузился в глубокую депрессию, от которой оправился с большим трудом. Обстоятельства смерти Гели Раубаль публике не сообщались. Но Штемпфле они были известны. Он знал слишком много. Как бывший член ордена хиронимитов, он понимал, что его жизнь в опасности, и попытался исчезнуть. Но ему это не удалось. Сегодня утром убийцы нашли его и отвезли в Дахау. У Гитлера и других нацистских лидеров долгая память. Им нужно избавиться от своего прошлого, убедиться, что все свидетели, которые могут пролить на него свет, убраны. Мертвый свидетель лучше живого, лучше ошибиться, чем недоглядеть, лучше убить невиновного, чем упустить врага. Фрау Шмидт убедилась в этом на своем собственном примере. Услышав звонок, она открывает дверь. Четыре господина говорят, что хотят видеть ее мужа. Фрау Шмидт удивлена – она не знает этих людей, они совсем не похожи на обычных посетителей этого дома – музыкантов, журналистов, профессоров. Вильгельм Эдуард Шмидт – знаменитый музыкальный критик, уважаемый даже в Берлине. Сам Геринг, говорят, восхищается его статьями в «Мюнхенер нейсте нахрихтен».
Трое детей Шмидта окружают мать. Из гостиной доносятся звуки музыки – Шмидт играет на виолончели. Один из гостей настаивает, и фрау Шмидт идет, чтобы позвать мужа. Он входит, улыбаясь, и не успевает даже рта открыть, чтобы спросить, что от него хотят эти люди, как они хватают его и уводят с собой. Его жена, остолбенев, смотрит ему вслед, не понимая, что в их тихую, наполненную искусством
