Через несколько часов на высокой, церковной колокольне зазвонил колокол. Но это не было обычным пасхальным ритуалом, ибо в действие колокол привели вовсе не звонари, а потоки горячего воздуха, порожденные охватившим город пожаром. Этот звон не возвещал счастливую Пасху, а был погребальным звоном.
Пожар не переставал бушевать, поскольку ветер раздувал его через выбитые окна домов, словно гигантскими кузнечными мехами. Искры и угольки поднимались вверх потоками раскаленного воздуха и оседали на крышах, становясь источником новых пожаров.
«Решающей битве» маршала Конева, казалось, не будет конца. Всю ночь мы слышали знакомый рев моторов «швейных машинок»[20], который невозможно спутать ни с чем другим. Кто сможет забыть эти русские бипланы? Они тоже внесли свой вклад в разрушение города и кружили над горящим Бреслау, сбрасывая новые бомбы и ведя пулеметный огонь трассирующими пулями. Русские хотели быть уверены, что силезская столица не встанет с колен.
На следующий день, 3 апреля, в боях за Бреслау наступило мрачное затишье. Воздух был наполнен гарью, часть зданий все еще продолжала гореть. И вдруг пошел дождь. После взрывов и пожаров Мать Природа начала решительно настаивать на своем. То там, то здесь из омытой дождем земли пробивались нетронутые войной тюльпаны и гиацинты, возвещавшие весну. Они цвели рядом с почерневшими, выгоревшими форситиями.
На рассвете как солдаты, так и мирные жители, вооружившись лопатами, граблями и тому подобными инструментами, приступили к работе, возбужденно ища под обломками живых и мертвых. Трупы заворачивали в покрывала, в шторы и даже в коричневую оберточную бумагу без церемоний и вне зависимости от того, кто это был: мужчина или женщина, офицер или рядовой. Некоторых даже заворачивали в флаги, если под рукой не было ничего другого подходящего.
Толпы жителей, уцелевших в перенесенном ими аду, сновали по городу в поисках новой крыши над головой. Некоторые из них на развалинах домов своих друзей или родственников натыкались на нацарапанные мелом на камнях записки о том, что те живы, и сообщавшие, где их теперь можно найти. Это приводило изнуренных людей в восторг, но случалось не слишком часто.
Мы спрашивали себя, почему русское Верховное командование применило такую тактику при штурме Бреслау? Ответ был прост. Город должен был стать примером для западных союзников. Примером того, что если русская пехота и танки не могут где-то достигнуть необходимого результата, то русская авиация все равно достигнет его с помощью ковровых бомбардировок. Бреслау должен был быть стерт с лица земли. Красная Армия отрезала пути спасения из Бреслау. Из города не мог сбежать ни человек, ни мышь. Именно это и было нужно русскому Верховному командованию. Уничтожить всех, кто был в городе, до последнего человека!
Русские заняли часть центра города. Но даже с сибирскими гвардейцами и огромным количеством отделений монгольских автоматчиков они не смогли сломить последних немецких защитников Бреслау. Решающая битва все еще не была окончена. Генерал Нихофф отмечал позднее, что два батальона полка СС «Бесслейн» заставили врага понести тяжелые потери, благодаря их отличной войсковой подготовке и, прежде всего, благодаря непоколебимой стойкости при отражении атак противника в пасхальные дни. Говоря об этом, генерал назвал и имена командиров тех батальонов. Это были капитаны Рогэ и Цицман, тот самый Цицман, связным которого я был в начале боев. Он был ранен во время русского штурма, пришедшегося на дни Пасхи.
Так или иначе, судьбе было угодно, чтобы неизбежный конец города был отсрочен. Это произошло благодаря тому, что один из советских офицеров слишком сильно поверил в свою удачу и, как говорят русские, полез на рожон. В результате его танк был захвачен вместе с ним самим. После этого в наших руках оказалась секретная карта русских, на которой территория города была разделена на сектора, обозначенные цифрами и буквами алфавита. С помощью этой карты специалисты, занимавшиеся радиоперехватом, всегда могли определить, в каких секторах будут проходить новые атаки русских. Услышав, что передовые отряды русских «продвинулись в сектора ХЗ и Б5», наши связисты тут же смотрели в карту и понимали, где именно находятся войска противника.
Эта информация оказалась крайне полезной для командующего гарнизоном крепости. Благодаря ей генерал Нихофф мог вовремя принять контрмеры, на которые у нас оставалось вполне достаточно времени. Захваченная карта была самым большим подарком судьбы, доставшимся нам в те дни.
Вполне естественно, что в военных операциях мы также пользовались кодовыми именами. Но мы их постоянно меняли, поскольку знали, что русские столь же исправно занимаются радиоперехватом. Нередко мы использовали ботанические названия или профессиональные термины и наименования. Так, старшего сержанта мы называли «художником», а командира полка «господин 22-й». Районы Бреслау получили у нас экзотические и тропические имена, никак не связанные со зданиями, которые там находились. Городское управление мы называли газовым заводом, детский сад — крематорием и т. п. Раненых мы именовали мулатами, а убитых — индейцами. Надо сказать, что рост количества и тех, и других создавал огромные неудобства для немецких официальных лиц, оперировавших информацией, поступавшей с фронта, и стремившихся представить боевую ситуацию в более приглядном свете. Как мне признался впоследствии один из этих людей, все они тогда работали, руководствуясь установкой: «Пусть даже мы и проиграем войну в действительности, но на бумаге мы должны выиграть ее!»
Каждый из учившихся в школе жителей города знал о предсказании: «Когда воды Одера превратятся в кровь, будет близок конец Бреслау». Теперь течение Одера приобрело багровый оттенок, наполненное кровью огромного количества людей, сражавшихся в те дни в Бреслау. Однако маршалу Коневу пришлось прождать еще некоторое время, прежде чем он, взяв город, смог отвести от стен Бреслау свою армию. Пришлось ждать до конца апреля и несколько майских дней.
Между тем, после жестокой бомбардировки осажденного города в пасхальные дни генерал Глуздовский на своем командном пункте не ожидал стойкости со стороны солдат, защищавших Бреслау, и жителей силезской столицы. Несколько следующих дней были непривычно тихими, как будто русские хотели дать нам время, чтобы мы осознали плачевность своего положения. Нам было неизвестно, что у русских была и другая очень веская причина для этого. После пасхального штурма войска 6-й советской армии и 1- го Украинского фронта были столь изнурены и понесли столь высокие потери, что им требовалось время для переформирования.
Несмотря на затишье, наше командование не могло позволить себе даже помыслить об отдыхе. Слишком многое нужно было сделать, продумать и организовать. У нас были огромные потери среди военных и гражданского населения. Но, помимо этого, нам теперь крайне не хватало боеприпасов. Дошло до того, что наша артиллерия получила приказ вести огонь только в чрезвычайных ситуациях. По той же причине наш легендарный бронепоезд, созданный рабочими «ФАМО», мог использоваться лишь эпизодически.
Был и еще один крайне болезненный момент. У каждого разный порог устойчивости к боли и нервному напряжению. Поэтому многие из наших бойцов решили встать на другую сторону. Они дезертировали. Дезертиры выдали советским войскам местонахождение командного пункта генерала Нихоффа в Либихсхехе, и он незамедлительно попал под продолжительный обстрел артиллерии и бомбардировки авиации. Под непрекращающимся огнем окутанный дымом КП генерала напоминал дремлющий, но дымящийся вулкан и был виден за несколько километров. Но даже когда командный пункт Нихоффа 14 апреля был перенесен в подвалы Городской университетской библиотеки, русские узнали об этом уже на следующие сутки. Определенно, им в этом помогли такие же Тани, как моя русская красавица, оставшиеся в стенах крепости. Кроме того, русские забрасывали в город группы участников Сопротивления, чтобы они сформировали очаги оппозиции и раздували среди солдат пламя мятежа. Возможно, планировалось даже убийство генерала Нихоффа. Тем не менее подозреваемые в подобной деятельности были найдены и арестованы. Их судьбу решил военный трибунал.
В те же дни в Бреслау нам довелось столкнуться и с немцами, сражавшимися против немцев. Это был горький опыт. Наши бывшие товарищи смогли пойти воевать против своих же соотечественников, взяв в руки русское оружие. Их поведение разительно контрастировало с самопожертвованием наших бойцов, оставшихся в строю.
2 мая восемьдесят человек из так называемого Национального комитета «Свободная Германия»[21] в немецкой униформе вошли в восточную часть Бреслау. Однако их
