— Давай, давай!
Под эти крики бойцы двигались по пути, конечным пунктом которого были русские лагеря. Многие из пленных умерли в них.
Врач, руководивший нашим медицинским центром, решил ждать, поскольку не было особого приказа насчет раненых. Мы использовали последние часы свободы для того, чтобы посидеть или полежать на солнце на заднем дворе отеля «Монополь». Вместе с тремя другими ранеными, которые могли ходить, я взобрался на крышу отеля, чтобы бросить последний взгляд на город. Русские обнаружили нас на следующий день, 9 мая.
Утром нам было приказано выйти наружу. Русские солдаты опасались сами спускаться в подвал и ждали на входе с автоматами наготове.
— Иди сюда! Руки вверх!
Раненые, которые могли ходить, поднялись по ступеням подвала, щурясь от светившего прямо в глаза солнца. Перед тем, как ступить на эти ступени, я был солдатом регулярной армии, но мне было ясно, что, поднявшись по ним, я стану одним из безымянных военнопленных. Однако этого не случилось, по крайней мере, в тот день. Увидев, что в подвале лишь раненые, русские не погнали нас с собой и даже не посмотрели на наши документы. Мы были неинтересны им, по крайней мере, на тот момент.
Через некоторое время после этого мы снова услышали хриплый русский крик. Русский солдат (на этот раз он был совершенно один) спустился в наш подвал. Подобно русскому медведю, ищущему мед, он обшарил все углы нашего подвала. Неожиданно его взгляд остановился на мне, а точнее, на моей койке. Она была единственной в подвале, на которой лежало хорошее голубое покрывало с белыми полосками и очень теплое одеяло. Бледная окраска покрывала делала особенно заметными на нем вшей, которых, благодаря этому, мне было легче давить. Основываясь на том, что я так хорошо устроился, русский решил, что я некто особенный.
— Иди сюда! — закричал он.
Я видел, что он ищет, кого бы ограбить, и в этой ситуации выглядеть не таким, как все, не могло означать для меня ничего хорошего.
Русский сорвал покрывало с моей кровати и обнаружил мой рюкзак и мои карманные часы. Взяв меня за плечо, он помахал ими перед моим носом, одновременно наставив на меня пистолет. Эти часы мне подарил отец в связи с моим уходом в армию. Они были со мной всю войну, вплоть до этих пор. Из шести сыновей в нашей семье я был единственным, названным в честь моего отца, и на часах было выгравировано мое имя. Теперь они оказались у русского. Точно так же он «освободил» всех моих товарищей от часов, которые были у них, повесив захваченные «трофеи» себе на руки, которые и без того до самых локтей были увешаны часами.
Русский, однако, счел это недостаточным для своего триумфа, и, приставив к моей спине пистолет, заставил меня подняться вверх по ступеням. Я уверенно предположил, что пришел мой конец, и сейчас меня «почтят» выстрелом в затылок прямо у флага Красного Креста, висевшего над нашим медицинским центром. Мы с русским посмотрели друг на друга при дневном свете. Он был невысоким и коренастым. На нем были кожаные сапоги. Серая меховая шапка была надвинута на его рябое лицо, заросшее густой рыжей щетиной. Не самый лицеприятный облик! Однако на его коричневой рубашке было множество наград. Но на погонах русского не было золота, и я решил, что он сержант. Глядя на мои собственные награды, он неожиданно обнял меня, воскликнув: «Хороший солдат!» Отпустив меня, он указал рукой сначала на свои награды, а потом на мои и вдруг расцеловал меня в обе щеки, восклицая: «Война капут! Гитлер капут!»
Русский выглядел довольным и загорелым, а я, скорее всего, в отличие от него, был бледным. Проглотив комок, подступивший у меня к горлу, я попытался улыбнуться. Русский не мог не заметить рун СС на моей униформе и наверняка знал, что они означают, но не придал этому значения (хотя русские обращались с эсэсовцами особенно жестоко, что ярко проявилось в последующий период). Говоря откровенно, в те дни меня самого не беспокоило, что я из войск СС, хотя в будущем это могло погубить меня.
Вместе с русским мне пришлось идти дальше по подвалам «Монополя». Подобно лисе в курятнике, он охотился за женщинами, которые с криками спасались бегством. Это позабавило русского, и он даже пару раз выстрелил в потолок на кухне отеля. Раздобыв бутылку водки, он сделал из нее большой глоток, сказав мне:
— Твое здоровье! Война окончилась, можешь идти домой!
Мне не надо было повторять второй раз, и я поспешил вернуться к своим товарищам. Они смотрели на меня в крайнем удивлении, думая, что я пришел «с того света». Когда они услышали выстрелы, то решили, что русский застрелил меня. Да и кто может объяснить происшедшее? Кто поймет русскую душу, в которой сочетаются почти детская инфантильность, жестокость, наивность, добросердечность и непредсказуемое своеволие? Впоследствии у меня было много времени, чтобы познакомиться с непредсказуемым и странным русским характером.
Мы практически не сомневались, что потребление алкоголя играет огромную роль в каждодневной жизни русских. И нам довелось самим убедиться в этом. Видимо, в наказание за грехи наши, нам не повезло оказаться в непосредственной близости к винному погребу отеля «Монополь», который русские обнаружили вскоре после того, как заняли город. В результате мы становились свидетелями того, как люди в униформе, которые называли себя солдатами, напивались до неконтролируемого состояния и начинали во все стороны палить из своих пистолетов. Они вели себя, как животные. Нас самих при этом нередко выгоняли из подвала и заставляли пить с ними. Нам приходилось напиваться до состояния, когда мы уже не держались на ногах. После этого почти все из нас стали убежденными трезвенниками.
Однажды вечером нас заставили стать свидетелями изнасилования одной из наших медсестер. Трое пьяных русских с шапками на затылках спустились в подвал, чтобы найти, как мы думали, еще выпивки. Однако они искали вовсе не это. С криком: «Баба, иди сюда!» — они поймали Ангелу, хорошенькую медсестру с красивой улыбкой, которая прежде так любила смеяться. Услышав ее крики, жених Ангелы, который был сержантом медслужбы, набросился на русских, не посмотрев, что их трое и что они вооружены автоматами. Русские, естественно, сбили его с ног, но, к счастью, не застрелили.
Мы все тут же выбежали из подвала и оказались в передней, но на нас сразу наставили автоматы. Ангелу положили на стол. Она отчаянно пыталась сопротивляться, но что она могла сделать? А мы были вынуждены стоять с поднятыми руками и смотреть на позорную сцену изнасилования. Всего несколько дней назад мы были вооружены и безжалостно расправлялись с подобными животными. Теперь нам не осталось ничего, кроме как смотреть за тем, что делают существа, называющие себя людьми, и у нас не было никакой возможности изменить ситуацию. Агитатор Илья Эренбург мог гордиться последователями своей пропаганды.
Изнасиловав медсестру, русские удалились. Ангела также исчезла в ту ночь. Позор, перенесенный ею при стольких свидетелях, оказался тем, что она не смогла вынести. Мы больше не видели ее.
Мы были проданы и преданы. Наши жизни оказались в полном распоряжении победителей. Мы могли жить сегодня, но умереть завтра или даже в тот же день по прошествии лишь нескольких минут. Мы проживали каждый день с осознанием этого.
Как-то раз к нам неожиданно забрел очередной русский. Он резко выстрелил, и пуля пролетела у нас над головами. В результате некоторые из нас попадали с кроватей. К счастью, никто не пострадал при этом. А для русских это было всего лишь игрой. Игрой, в которой наши жизни висели на волоске.
К нам заходили и другие гости из русских, визиты которых были относительно безобидными. Так однажды к нам забрел «оратор», желавший попрактиковаться и нуждавшийся в аудитории. Он появился у нас, размахивая пистолетом, но при этом вежливо попросил раненых, которые могут ходить, проследовать за ним в переднюю. Там он встал на стул и начал по-русски произносить свою речь. Для большинства из нас это было все равно, что на японском. Он, должно быть, заметил, что его слова падали на выжженную почву, поскольку из них нам были понятны лишь «коммунизм», «Ленин», «Сталин» и «русская культура». Он спросил, сможет ли кто-нибудь быть переводчиком, и один из наших ребят, который был выходцем из Верхней Силезии, согласился на эту роль. Специально, чтобы он мог переводить, русский делал паузы, во время которых совершал по хорошему глотку из своей бутылки водки.
Надо сказать, что наш друг из Силезии обладал хорошим чувством юмора, благодаря которому он
