— Как по-мордовски здравствуй? — спрашивала у Никифора Наташа.
— Шумбрат.
— Гм! — шевелила белесыми бровями Наташа, и на лбу у нее возникали и разглаживались крохотные складочки-морщинки. — Шумбрат — здравствуй! Я запомню. Звучное слово.
— На всех языках «здравствуй» звучит хорошо, — вмешался Орлов, видя, что вниманием его слушателей завладел Никифор.
— Не на всех языках оно есть, — заметила Зоя, — Немцы говорят «гутен таг», «гутен морген»-добрый день, доброе утро. И французы — так. Американцы вместо приветствия спрашивают «мак монэй?» — как делаешь деньги? А мы, приветствуя человека, желаем ему не только доброго утра, доброго вечера или побольше денег — мы желаем ему здоровья и долгих лет хорошей жизни. А ведь это самое большое, чего можно пожелать. Здравствуй! Это значит: будь здоров навсегда!
— Хай живе! Здорсвепьки булы, добри люды! — по-украински сказал Никифор, поднимая стакан.
— Шумбрат! — провозгласила Наташа. Все поднялись и сдвинули кружки.
Потом Анка взяла гитару и, сделав перебор, запела:
Это была любимая песня Петра Сергеевича, отца Наташи.
подхватила Наташа.
Гордой романтикой далеких лет, пропахшей порохом юностью отцов веяло от этой песни. И чудились за ее бесхитростными словами истоптанные солдатскими сапогами дороги, скрип повозок, дым и грохот сражений. Нет, не в гражданскую, ставшую историей, войну, а сейчас, вот в эту минуту где-то на фронте объятым пожаром селом шла голубоглазая девушка в солдатской шинели.
Выше всех забирался, рвался из тесной горенки звенящий голос Лиды.
— Эта девушка из песни была, наверное, похожа на вас, — шепнул Никифор на ухо Наташе.
— Почему вы так думаете? — покраснела от удовольствия Наташа.
— Если я останусь жив, — сказал Никифор, не отвечая на вопрос, — то после войны приеду в гости. Можно?
— Конечно. Мы все будем рады.
— Я приеду к вам, Наташа, — проговорил он.
Наташа отвернулась, вспыхнув румянцем. С противоположного конца стола, не переставая перебирать струны гитары, за ними наблюдала Анка.
Должно быть, хмель придал Никифору смелость:
— Мне хочется, чтобы вы ждали меня, Наташа!.. — прошептал он.
— Можно до вас? — Анка, бросив гитару, подлетела и обняла за плечи Наташу. — О чем у вас разговор?
— Напрашиваюсь после войны в гости к Наташе, — ответил Никифор.
— Вот хорошо, если приедете, — затараторила Анка. — Остановиться можно у меня. Я вам свою комнату уступлю… Лучше всего приезжайте летом, когда яблоки поспеют. Правильно, Наташа?
Наташа кивнула.
— А в Мордовии, Митя, лучше, чем у нас? — спросила Анка. Она в упор смотрела на него бархатными глазами, которые были прикрыты густыми ресницами. Что-то таинственное и неизъяснимо привлекательное мерцало в глубине её зрачков. Щедро одарила Анку природа, чересчур щедро.
— На родине всегда лучше, — с легким вздохом сказал Никифор, поглядывая на Наташу. Она не могла сравниться со своей подругой по красоте, но для него была куда милей и дороже.
— А в Мордовии плавни есть? — продолжала допытываться Анка.
— Плавней нет, у нас леса, — ответил Никифор. — Леса с трех сторон Ширингуши окружают. Избы бревенчатые, а не мазаные хаты, как у вас. Речушка маленькая по лугу течет… С Днепром, конечно, не сравнить, но для меня она родная, самая лучшая из рек.
Анка задумчиво потупила глаза, больше она ни о чем не спрашивала.
21. ЕЩЁ НЕСКОЛЬКО СТРАНИЧЕК
Сегодня мой день рождения. Стукнуло 19! А мне кажется, что я и не жила на белом свете. Годы, как ветры, проносятся мимо.
Уплатили налог по 50 руб. с каждого трудоспособного. Какой-то дополнительный налог, помимо всех других, он не имеет даже названия. На что налог — неизвестно.
На пристани работают пять девчат с нашей улицы и с Песчаной. Трое — комсомолки. Все мы хорошо знаем друг друга, поэтому не скрываем своих мыслей. Мечтаем о том, как будем встречать братьев, отцов. Поем советские песни. И каждое утро приветствуем друг друга частушкой:
