– Никогда?
– Хочешь посмотреть, как я еще четыре крута пробегу?
– Можно, и я с тобой?
Лукас подстроился под мой ритм. Бежали мы медленно; я подражал движениям его рук, равномерным взмахам, раз-два-три-четыре – вдох, раз-два-три-четыре – выдох, до самого забора, вдоль кустов бирючины, назад к дому и снова отдаляясь от него, размеренно, на четыре счета вдохнуть воздух, на четыре счета выдохнуть. Когда я спохватился, в груди у меня уже не посвистывало. Автоматическая коробка передач, управляющая моими легкими, опять включилась: они заработали как положено, в лад всему моему организму, без неумелых попыток контроля с моей стороны.
Я спросил, всегда ли он так бегает – с самого детства?
Он ответил:
– Нет, научился. Всему хорошему нужно учиться.
Я возразил, что кое-что мы уже с рождения умеем делать.
– Но чтобы делать это хорошо, нужно учиться, – ответил он. – Например, дышат все, но очень многие – неправильно, кое-как. У младенцев сохраняется плавательный инстинкт, но его надо развивать. Двигаться они тоже движутся, только неуклюже: чтобы выработать ловкость, им нужна тренировка. И так чуть ли не во всем. Оснащены мы хорошо, но никто не рождается, уже умея пользоваться этим оснащением.
– Вот уж никогда не думал, – сказал я. – А чему еще мы должны учиться?
– Мы издаем звуки, но говорить учимся постепенно.
– И петь.
– Верно. И думать.
– И чувствовать.
– Уметь чувствовать очень важно, – сказал Лукас. Я и не заметил, как мы сделали три крута.
Мы приближались к дому. От музыки можно было оглохнуть. Мэтт Монро на своем шутовском испанском исполнял «Не могу оторвать глаз от тебя».
Мы ввалились в столовую, довольные и вспотевшие, – и увидели, что папа с мамой танцуют, а Гном путается у них под ногами. Он тут же обнял меня и потащил танцевать, а мама пригласила Лукаса, – тот, набив рот хлебом, замотал головой; когда его все-таки заставили, он сделался прежним неуклюжим Лукасом (танцевать тоже надо учиться), покамест папа озадаченно разглядывал пустую рюмку, стоящую на радиоле, и вопрошал:
– Эй, люди, кто мое вино выпил?
48. Переиначенные песни
Слышим мы тоже с младенчества, а вот слушать приходится учиться.
Сидя затворником в шкафах, я рано научился ценить звуки. Быстро осознал, как легко обмануться, когда, уловив какой-то шум, пытаешься определить его происхождение: думаешь, насекомое скребет лапками деревяшку, а это мама подметает пол, и, разумеется, не в шкафу, как мерещится, а далеко-далеко на кухне.
Много ли мы слышим, зависит от остроты нашего слуха, которую можно измерить, проводя специальные тесты, выразить на языке цифр. А вот как мы понимаем услышанное, зависит от нашей манеры слушать – всегда строго индивидуальной. Обучить ей, передать ее другому невозможно. То, что мы слышим, доходит до нас сквозь призму жизненного опыта, сквозь толщу страхов и желаний, погружается в глубины подсознания. А еще – оно преломляется в языке. Язык принадлежит всем, кто им владеет, но всякий распоряжается им как хочет. Пускай на испанском говорят пять миллионов человек – значит, существует пять миллионов индивидуальных вариантов испанского языка, каждый – со своей собственной лексикой, грамматикой, ошибками и паузами; любой монолог указывает на автора так же недвусмысленно, как и отпечатки пальцев.
Особенно четко видны причуды восприятия, когда речь идет о текстах песен. Подхваченные музыкой, слова пляшут. То бросаются нам на шею, то отскакивают, чтобы сделать пируэт, а мы стоим, как дураки, протянув к ним руки. И тогда улавливаем не то, что говорится в песне, а собственные домыслы. Мой одноклассник из Сан-Роке, коротышка Ригу, во время каждой мессы в одном и том же месте принимался ржать, поскольку вместо «выведи меня из ада» ему слышалось «выведи меня из зада». В другом гимне была путающая строка «ибо семя тли во мне есть» – значит, из нас когда-нибудь тли вылетят? А патриотические песни вообще служили тестом Роршаха[44] для каждого поющего. Переросток Отгоне, уже покуривавший в туалете, громогласно вопил: «Горделиво в высях бреет стяг страны моей родной», даже не задумываясь, что и как может брить стяг – облака, что ли, подравнивает?
Об аргентинской истории Гном не имел ни малейшего понятия. Он едва мог отличить Сармьенто (это который лысый) от Сан-Мартина (это который носатый) или Бельграно[45] (это такой в гольфах) и ни за что не смог бы выучить тексты вроде «И воссиявший нам сквозь тучи лик златой».[46] Но зато Гном чувствовал энергетику маршей и гимнов, а потому обожал их, совершенно не вдумываясь в слова. Так бывает и со взрослыми. В фильме «Джильда» с Ритой Хейворт есть такая сцена: в аргентинском казино посетители, празднуя окончание Второй мировой войны, запевают «Марш Сан-Лоренсо», чествуя антигитлеровскую коалицию и сержанта Кабрала[47] сразу. Дух важнее буквы: звучало бы радостно и торжественно, а остальное приложится. Гном, сам того не ведая, подтверждал этот закон собственным примером. Когда ему было весело, он пел государственный гимн.
А в тот вечер ему было очень весело: отчасти из-за танцев, отчасти благодаря рюмке вина, которую он выпил, чтобы утолить жажду, но все-таки не нарушить моего запрета на другие напитки. Натанцевавшись, мы убрали со стола, почистили зубы, пожелали друг другу спокойной ночи, пошли спать, а Гном все пел: «Слушай, смертный, глас зычный народа: за свободу, за свободу, ура». Мне это не мешало. Я был страшно занят – пытался выжать из Лукаса хоть каплю информации. Покамест Лукас позволял мне себя допрашивать, Гном мог с пением скакать на кровати сколько его душе угодно. Уютный полумрак комнаты – одеяла, пижамы, спальный мешок на полу – располагал к доверию.
– Сколько тебе лет?
– Восемнадцать.
– Из какого ты района?
– Ты разве не слышал, что твой предок сказал? Чем меньше ты будешь обо мне знать, тем лучше.
«Зеленеют вечно лавры…»
– Из столицы или из Большого Буэнос-Айреса?
– Ни то ни другое.
– Ты поляк!
– А это ты с чего взял?
– У тебя футболка польская.
– Мне ее дедушка с бабушкой привезли.
– И японскую сумку тоже они?
– Тоже.
«…Нами добыты в бою».
– Значит, у тебя есть дедушка и бабушка. А родители есть?
– Есть.
– Они здесь живут или в Польше?
– Здесь.
– Где?
– Вопрос некорректный.
– Ну скажи где.
– В Ла-Плате.[48] Все, хорош.
– Ты с ними живешь?
– Вопрос некорректный.
«…Нами добыты в бою».
– Тебя из дома выгнали.
