войскам на походе запрещено нападать даже на караваны. После одержанной победы он не убивает женщин и детей и никогда еще не уводил пленников в рабство на чужбину. И управление завоеванными территориями доверяется властям этих стран, правда, под персидским надзором. Он не изгоняет местных торговцев и не заменяет их своими. Он, наконец, берет под свою защиту чужие святыни и из уважения к обычаям других народов даже сам приносит жертвы их богам. Он не только не отбирает у храмов богатства, но даже умножает их сокровища своими дарами. Чистотой нравов и милосердием к завоеванным странам Кир повсюду снискал симпатии народов, и часто бывает так, что жители покоренных городов приветствуют его как освободителя от тирании собственных владык.
Из речи экбатанского брата жрецам Эсагилы прочнее всего запало в память, что Кир заботится о чужих храмах, из уважения к обычаям других народов приносит жертвы на алтари чужих богов и, главное, что он щедро одаривает святилища.
Лишь Улу внимательно взвешивал каждое слово перса. Отдавая должное государственной мудрости Кира, и в известной степени и силе его нравственных установок, он не мог уяснить одного, о чем и спросил персидских посланцев:
— В таком случае, какие же цели преследует ваш могущественный повелитель своими завоеваниями, если он не ищет выгоды для себя?
Перс немедленно ответил:
— Единственную цель: он хочет объединить все народы Старого Света в одной державе, которая простиралась бы от Нила до Индии и от Финикийского моря на севере до Персидского моря на юге.
— И все-таки я еще не понимаю, — настаивал Улу. Гость охотно пояснил:
— Прежде всего это открывает большие возможности для развития страны, улучшения торговли внутри объединенных земель и расширения заморской торговли.
Единое управление государством и оборонительный союз против угрозы с северо-запада. Царь Кир видит наибольшую опасность для наших народов со стороны греков и римлян, культура и военная мощь которых быстро возрастают. Поэтому, объединив наши южные народы, он хочет создать несокрушимую преграду на их пути. Наш прозорливый государь хочет также воспрепятствовать и тому, чтобы родственные нам страны истощали себя в бессмысленной борьбе за главенствующую роль. Это приведет лишь к взаимному разорению друг друга, и там, где ныне стоят цветущие города. расстелется мертвая пустыня.
С этим доводом Улу не то чтобы согласился, но счел его достойным внимания. И все же ему не было ясно, почему объединенными народами должен править персидский лев.
И услышал в ответ, что право управлять другими принадлежит сильнейшему.
— Так Персия, по-твоему, сильнее Халдейской державы? — спросил бару. толкователь заклинаний, которого тоже неприятно задели эти слова.
— Сила не только в золоте, но и в мудрости, — дипломатично ответствовал экбатанец.
— А разве кому-нибудь удалось превзойти халдеев мудростью? Нечестивый Ашшурбанипал рассчитывал лишить Вавилон его познаний, перенеся все записи из его хранилищ в Ниневию. А Ниневия пала от десницы Навуходоносора, и под развалинами осталась погребенной ее мудрость. Поныне лежат там десятки тысяч таблиц, коими так и не удалось Ашшурбанипалу предотвратить гибель самого могущественного тогда города на свете.
Экбатанец с усмешкой возразил ему:
— Людская мудрость скрывается не только в голове, но и в сердце. Вавилония и Ассирия признавали лишь мудрость разума. Рассудок научил правителей обращаться с кнутом и мечом, обездоливать несчастный люд. Мудрость сердца побуждает современных владык править по законам справедливости и человечности, наделяя правами и последнего простолюдина.
— Разве не существует уже свыше тысячи лет свод законов, завещанный Хаммурапи, разве не воздаст он каждому по заслугам и справедливости? — порывисто возразил пасису, жрец помазаний.
Оба экбатанца усмехнулись, не удостоив его ответом.
— Братья, — поднялся со своего места Исме-Адад, вовремя заметивший, что совет начинает приобретать характер склоки между представителями двух враждующих лагерей. — братья, мы собрались здесь не ради мирских дел, а ради наших жреческих, не будем же от них отвлекаться.
И, воздев руки, он воззвал к небесам:
— Благородный Мардук, не покидай этого святилища, не дай нашему разуму заблудиться в потемках!
И опять пламя светильников взметнулось и, постепенно угасая, вновь замерцало обычным ровным светом.
— Экбатанские братья, — продолжал Исме-Адад, — вы сказали нам, что могущественный царь Кир берет под свою защиту храмы покоренных городов, приносит в жертвы на алтари чужих богов, одаривает чужие святыни. Следовательно, напав на Халдейское царство и захватив Вавилон, он оставит в неприкосновенности и Храмовый Город и у служителей божьих даже волос не упадет с головы?
— А как же народ, досточтимый отец? — сквозь зубы процедил Улу, который буквально задыхался от сознания того, что здесь куется измена.
— Разве ты не слышал, брат Улу, — невозмутимо ответил верховный жрец, — что могущественный Кир не отбирает имения побежденных, не угоняет их в рабство, не насаждает в городах своих порядков? Значит, и народу ничего не угрожает. К тому же, — тут в его голосе зазвучали более строгие нотки, — как я уже сказал, нам надлежит заботиться прежде всего о сохранении нашего жреческого сана. О народе пусть заботится царь. На то у него и армия.
— Совершенно справедливо, — поспешил поддержать замару, жрец песнопений, который во всем поддакивал Исме-Ададу.
Верховный жрец, почувствовав поддержку, выдавил слабую улыбку одними уголками губ и продолжал:
— Поэтому, дорогие братья из Экбатаны, заключим нашу беседу следующим уговором. Пред ликом владыки мира Мардука я клянусь, что мы не обнажим меча против персов и встретим царя Кира без боя. Вы же должны обещать перед богом и заступником вашим
Ормуздом передать наше решение вашему повелителю Киру и оградить Эсагилу от всего, что бы ни случилось.
При этих словах рука Улу, выводившая мелкие письмена на восковой табличке, дрогнула. Разум его негодовал, но он лишь сжимал зубы, повторяя про себя: «Халдейские жрецы предали персам свою отчизну».
Между тем посланцы Экбатаны кивнули в знак согласия с предложением Исме-Адада. Они только осведомились, не готовится ли царь Валтасар к обороне против персов.
Верховный жрец отвечал, что это должно решить предстоящее через две недели заседание государственного совета. Большинство сановников находятся под влиянием Эсагилы, и царя, возможно, никто не поддержит. Тогда рухнет и весь оборонительный план, направленный против персов. Печально, однако, что страна наводнена персидскими лазутчиками, а это может быть использовано в доказательство недобрых намерений нашего великого соседа.
— Впрочем, об этом нам мог бы сообщить присутствующий здесь Сан-Урри, помощник верховного военачальника вавилонской армии.
Все взгляды обратились к Сан-Урри, который, откинув с колен полы длинной мантии, приготовился говорить. Орлиный загнутый книзу нос, изможденное, бледное лицо, бегающие глаза, тонкие, резко очерченные губы и сутулая, как бы мрачно нахохлившаяся фигура изобличали в нем человека завистливого и неискреннего.
— Утром, — начал он, — Набусардар, верховный военачальник царской армии, собирается отправиться на север, в деревни, расположенные по Евфрату, чтобы там изловить персидских лазутчиков. Царь Валтасар обещал поддержать оборонительные меры Набусардара, если тот сумеет доказать, что лазутчики царя Кира в самом деле переступили нашу границу и что, следовательно, персы замышляют войну. Тогда царь Валтасар распорядится осуществить план Набусардара, хотя бы этому воспротивилась вся Эсагила и вся Вавилония. Поэтому Набусардару так важно сейчас схватить хотя бы одного шпиона.
— А ты полагаешь, достойнейший воин, что ему это удается? — живо заинтересовался экбатанец.
