бешенства лиц, он решил, что наступил его последний час, и, по чести говоря, не так уж ошибался.
Манаури громко, чтобы слышали все, объяснил людям, что привело сюда юного преступника. По мере того как он раскрывал подлые интриги Карапаны, росло негодование против его ученика и сообщника. Более всего возмущались женщины. В какой-то миг мать Ласаны подскочила к мальчишке и хотела выцарапать ему глаза.
— Убийца! — неистовствовала она. — Чудовище! Ты убивал внука, невинное дитя!..
Я с трудом оторвал ее от него. Но другие и не помышляли оберегать жизнь пленника, требуя немедленной его смерти. Такое всеобщее возбуждение могло повлечь за собой непоправимые беды, и потому надо было как-то их усмирить, а из парня вытянуть как можно больше сведений.
Тем временем Манаури велел разжечь поблизости два костра и поручил нескольким юношам постоянно их поддерживать. Стало достаточно светло, и теперь можно было лучше рассмотреть пленника.
В первые минуты после того, как он был схвачен, лицо его не выражало ничего, кроме безумного ужаса, но, как только Канахоло заметил, что немедленная смерть ему не грозит, губы его упрямо сжались, в глазах мелькнуло коварство — конечно, шаман не выбрал бы своим учеником какого-нибудь простака.
Пленник лежал в неестественной позе, боком прижавшись к земле, а когда его перевернули на спину, он тут же переменил положение, приняв прежнюю неудобную позу. Произошло это, быть может, случайно, а возможно, и нет, но, во всяком случае, привлекло мое внимание. Не пытается ли Канахоло что- то укрыть от наших глаз под правым боком?
— Вы нашли у него ядовитые листья? — спросил я стоящего рядом Арасибо.
— Нет. Мы еще не искали. Подождем до рассвета. Тогда и поищем в траве…
— Это же самое главное! Листья — неопровержимое доказательство вины!
— Да, но сейчас темно искать.
— А может, надо получше обыскать его самого?
Арасибо окинул лежащего нерешительным взглядом. Пленнику, совершенно нагому, негде было укрыть яд. Ничего не было у него и в руках.
Манаури стал задавать ему вопросы, но ничего не добился: парень хранил упорное молчание и не проронил ни слова.
Люди стояли вокруг — человек тридцать, возможно, сорок: мужчины, женщины, даже дети, — и, хотя первое возбуждение уже прошло, их все еще обуревало неудовлетворенное любопытство; они ждали доказательств вины — доказательств убедительных.
Среди столпившихся вокруг пленника оказались и люди не из нашего рода, несколько ближайших соседей, привлеченных, как и другие, шумом. Они не были моими врагами, но не были и друзьями, а услышав из уст Манаури тяжкие обвинения, клеймящие Карапану, перепугались. Они почитали власть своего шамана, находились под его влиянием и не собирались легковерно отказывать ему в поклонении оттого лишь, что кому-то хотелось метать в него громы и молнии. Они стали перешептываться, а видя, что Канахоло упорно молчит, обступили Манаури:
— Мы слышали тяжкие обвинения, ты говорил дерзкие слова.
— Я знаю, что говорю! — ответил вождь. — Белый Ягуар невиновен, у него добрая душа. Карапана хочет его уничтожить и поэтому отравляет ребенка Ласаны, подбрасывает с помощью Канахоло листья кумаравы…
— А кто видел эти листья?! — выкрикнули те. — Ты говоришь — Арасибо? Арасибо — калека, пустой человек, что от него ожидать? Он ненавидит Карапану и поэтому лжет…
— Я своими глазами видел лист, подброшенный ребенку!
— Кто тебе его показывал? Где?
— Арасибо нашел…
— Нашел? Тебе принес его Арасибо, да?! Арасибо мог принести его из леса!..
— Канахоло, — возмутился Манаури — зачем Канахоло крался ночью сюда, к хижине больного ребенка?
— Мы не знаем! Но и ты не знаешь!
— Я знаю! Завтра мы найдем листья кумаравы около хижины, вот увидите!
— Подброшенные Арасибо? — фыркнули те.
Сорванцы, следившие за кострами, не слишком, видимо, старались подбрасывать хворост, и пламя стало постепенно затухать. Я стоял ближе всех к пленнику. Руки у него были связаны за спиной, он на них лежал. Как только костры притухли — не укрылось от моего внимания, — юнец, пользуясь тьмой, начал вытворять руками какие-то непонятные движения, будто стараясь ухватить что-то, укрытое у него под правым боком. Но вот вновь взметнулось пламя костров, ярко осветив поляну, и пленник замер в неподвижности. И тут я сделал любопытное открытие: из-под бока лежавшего чуть выступал какой-то предмет. Не кончик ли это бамбуковой трубки, широко применяемой здесь для хранения различных мелких вещей. Теперь я ничуть не сомневался в том, отчего Канахоло так странно лежал: он пытался скрыть под собой нечто, что могло выдать его тайну.
Я повернулся уже к Арнаку, чтобы сказать ему о своем открытии, как вдруг с черепом ягуара в руках прибежал Арасибо, куда-то отлучавшийся. Он вбил в землю над пленником копье и насадил на него череп, уставив открытую глазницу на юнца. В пляшущем свете костра череп словно ожил, хищные клыки его, казалось, ощерились, а черный провал глаза грозно уставился сверху на злодея. Впечатление было потрясающим. Юнец задрожал, глаза его чуть не выскакивали из орбит, но губы в немом упрямстве сжались еще плотней. Его обуял страх, этого скрыть от нас он не сумел.
— Сейчас ты выложишь все, собачий сын! — гаркнул на него Арасибо. — Говори, иначе ягуар тебя растерзает!
Охотнее всего Арасибо сам растерзал бы его собственными руками, но ничего добиться не смог и он. Пленник лишь сжал губы и молчал как могила.
— Ничего вы от него не добьетесь! — раздался ехидный голос из группы сторонников шамана, как бы подбадривая парня.
Манаури послал гонца в Сериму за отцом Канахоло в надежде, что его присутствие сломит строптивость юнца.
— Плохо, — шепнул мне Арнак. — Упрямый, паршивец! Кажется, мы проиграли.
— Проиграли? Что это ты так легко опускаешь крылья?
— Мы не сумели доказать им его вину.
— Не узнаю тебя, Арнак! Ты пасуешь перед каким-то сопляком… Нет, дружок, тебя явно подводит зрение, открой глаза — плоховато смотришь!
Моих друзей поразили, видимо, скрытые в этих словах веселые нотки, как поразила чуть раньше и меня самого внезапная перемена в голосе Арасибо. Арнак устремил на меня вопросительный взгляд.
— Ты что-нибудь обнаружил?
— Обнаружил.
И я поделился с ним догадкой, на которую натолкнули меня странные движения пленника и его попытки скрыть под собой бамбуковую трубку. У Арнака вспыхнули глаза, а спустя минуту он теперь уже и сам убедился в верности моих наблюдений.
— Паршивец что-то прячет! — прошептал Арнак, взглянув на меня с удивлением и радостью. — Ян, у тебя опять стал зоркий глаз, и к тебе вернулась прежняя сила! Теперь им нас не обмануть! Об одном тебя прошу: позволь мне самому раскрыть их уловку.
— Конечно, действуй как знаешь!
Арнак коротко посвятил в суть дела Манаури, Вагуру и Арасибо, потом велел поярче разжечь костры и подозвал к пленнику нескольких наиболее уважаемых воинов из нашего рода, а также из числа пришельцев, особенно тех, что больше всего кричали. Все подготовив, он громко и торжественно провозгласил, что глаз ягуара нельзя обмануть. Глаз ягуара раскрыл нам преступные замыслы Карапаны и указал, что Канахоло прячет листья кумаравы.
— Хотите знать где? — спросил он, обводя всех торжествующим взглядом.
— Хотим! — раздались голоса.
— Тогда смотрите!
