Мэтью категорически отказался произносить фразу «Отдаю на милость твою всего себя».
Но на протяжении всего дня клятва звучала в ушах Мэтью: он представлял Джейн, стоящую перед ним, и клялся любить ее, только ее, целиком и полностью, пока смерть не разлучит их.
— Наконец–то, — раздался сухой голос из глубины щедро драпированной постели. — Я уже начала сомневаться, что вы когда–либо выйдете из того вашего маленького дома.
Все тело Мэтью напряглось, и он на мгновение замер на пороге, всерьез размышляя о том, не слишком ли поздно повернуться и бежать прочь. Прежде он никогда не был трусом, но этой ночью… То, что должно было произойти, пугало его, подталкивало бежать и скрываться в укромном месте, там, где его никогда бы не смогли найти.
— А вам пришлось выпить для храбрости, как я посмотрю, — замурлыкала Констанс. — Я как раз гадала, была ли преувеличена ваша репутация.
Опрокинув в себя янтарное содержимое стакана, Мэтью поставил его на стол и закрыл дверь. Как он сейчас надеялся, что пять стаканов бренди, позволят ему вползти в кровать к этому чудовищу!
Ступив в комнату, Мэтью увидел Констанс, лежавшую в центре постели в соблазнительной, бесстыдной позе. На ней был надет прозрачный пеньюар, не скрывавший ни одной частички тела. Ее длинные волосы были распущены и разбросаны по обеим подушкам. Констанс подогнула ногу, откинув ее в сторону, и выставила свое лоно взору мужа.
Но тело Уоллингфорда не реагировало, словно все его существо противилось этой отвратительной связи. Мэтью просто не мог сделать этого, он не мог овладеть этой женщиной. Только не после того, что он испытал с Джейн! С ней он узнал, что секс значит гораздо больше, чем просто удовлетворение дикой, животной похоти. Секс с Джейн был основан на взаимном наслаждении, они поистине делились своими чувствами — и физически, и эмоционально. Только с ней Мэтью связывали нежные прикосновения, шепот — любовь.
— Вам нравится, милорд? Разве я не в вашем вкусе?
Констанс отлично знала, что была мечтой любого мужчины. Она могла похвастать изящным телом, длинными ногами, дерзкими грудями с розовыми набухшими сосками. Любой мужчина стал бы добиваться ее расположения — любой, но не Мэтью.
Проведя пальцем по своей потаенной пещерке, она развела складки, демонстрируя, что уже сочится влагой. Перед этой эротической картинкой трудно было устоять, и, будь это Джейн, Мэтью бросился бы сверху и овладел ею, восхищенный столь смелым проявлением сексуальности. Но теперь он чувствовал лишь отвращение.
— Идите в постель, — сладко пела Констанс, продолжая ласкать себя. — Уверена, мы оба найдем это действо весьма приятным.
Ее взгляд бродил по телу Мэтью, и ему очень хотелось, чтобы тело отозвалось на распутное зрелище. Но доселе крепкий ствол никак не желал приходить в боевую готовность — и совсем не из–за половины бутылки виски, которые успел влить в себя его обладатель. Мэтью просто не мог заниматься сексом ни с кем, кроме Джейн.
— Снимите одежду, — приказала Констанс, — и позвольте мне увидеть то, что я приобрела вместе с титулом.
Мэтью сорвал шелковый халат с тела, заходясь в бессильной злобе от того, что отныне был не сколько объектом вожделения, столько племенным жеребцом, призванным обслуживать эту женщину. Граф прерывисто дышал, мускулы груди и живота напрягались, словно отвечая на гнев, кипящий у него внутри.
— Просто замечательно! — оценивающе выдохнула Констанс. — Даже в этом состоянии он кажется просто огромным!
Фаллос по–прежнему был мягким. Мэтью пришлось наспех приводить непокорный орган в состояние готовности собственной рукой, но во время этого процесса он не хотел смотреть на жену. От одной мысли о ладонях Констанс, прикасающихся к его телу, Мэтью бросило в дрожь. Он просто не мог выносить чьи–то руки на своем теле — только если это были не руки Джейн.
Констанс опустилась на колени перед мужем, стоявшим около постели. В ее глазах отчетливо читалось запретное, злое намерение.
— Этой ночью я буду всем, чем вы хотите, милорд, лишь одной я не стану — вашей маленькой медсестрой. Так что если вам вздумалось притвориться, будто я — это она, отбросьте эту мысль. Я предпочитаю, чтобы вы взяли меня, как шлюху, чем воображая, будто я — то жалкое, ничтожное существо, копошащееся под вами.
Никогда, за целый миллион лет, Мэтью не мог ошибиться и принять Констанс за Джейн. Глаза, смотревшие сейчас на него, были расчетливыми и коварными, а глаза Джейн светились доверием, пониманием…
— Итак, сегодня ночью мы подкрепим наше супружество? — спросила Констанс, потянувшись к Мэтью.
— Альянс, — прорычал он, отталкивая ее руку и кладя на член свою собственную ладонь. Он не ласкал свой ствол неторопливо и нежно, как это делала Джейн. Не наслаждался первыми чувственными ощущениями разбухающего члена, как делал это накануне, когда мастурбировал в своем доме.
Сейчас Мэтью ощущал всю грязь происходящего — все, что так нравилось Миранде, стоявшей перед ним на коленях. Она любила наблюдать за пасынком, трогавшим себя.
«Сильнее», — поддразнивала бы она сейчас, когда Мэтью становился взволнованным и угрожающе возбужденным.
Констанс наблюдала за ним тем же похотливым взглядом, каким когда–то смотрела на него Миранда.
— Только посмотрите, какой вы большой, — оценивающе мурлыкала жена, наблюдая, как член растет в его ладони. — Не могу дождаться, когда он заполнит меня! Определенно, ваши достоинства не были преувеличены. И вы, разумеется, знаете, как с этим управляться, не так ли?
Закрыв глаза, Мэтью старался не видеть ни Констанс, ни Миранду. Пытался не слышать голос мачехи, стучавший в ушах: «Все, на что ты способен, — это трахаться…»
Мэтью все быстрее и быстрее водил рукой по своему хваленому достоинству, сжимая свой ствол и заставляя головку набухать. Он видел, как Констанс призывно открыла рот, готовясь принять его, и застыл на месте на несколько секунд.
— На колени! — зарычал он. — И отвернитесь в другую сторону!
Если Констанс и была разочарована недостаточно искусной прелюдией, то никак себя не выдала. Даже наоборот: сама решила превратить любовную игру в представление и медленно, соблазнительными движениями начала снимать пеньюар. Но все попытки жены были напрасными: Мэтью просто не мог попасться в ловушку ее очарования — никогда.
Это было траханье — безыскусное, низменное. Грубый способ продолжить родословную. Не творить свое дитя, как делали это Реберн и Анаис. Нет, Мэтью прелюбодействовал, чтобы произвести на свет наследника и укрепить династию Торрингтонов. И эта женщина, эта коварная… гадюка… станет ему матерью.
— Идите ко мне, милорд! Вы дразните меня своим крепким великаном!
— Молчите! — приказал Мэтью, в одно мгновение достигая бедер Констанс. Одним стремительным толчком он погрузил свое достоинство в ее глубины. Жена уже сочилась чувственной влагой. Застонав, она сжала в кулаки постельное покрывало и подалась навстречу супругу.
— О боже, да, вы точно знаете, как обращаться со своим великолепным гигантом.
Если бы Уоллингфорд думал, что Констанс сохранила девственность до свадьбы, он был бы более осторожным после того, как вошел в нее. Но его жена, как подозревал граф, явно знала толк в физических удовольствиях.
Бедра Констанс содрогались под ладонями мужа, ее лоно плотно обхватывало фаллос. Неистово, стараясь отключиться от всех чувств, Мэтью пронзал тело Констанс, не заботясь о ее ощущениях. Но новоиспеченная графиня чувственно стонала, и Мэтью ненавидел ее за то, что она явно наслаждалась этой связью, за то, что он сам ощущал себя грязным и опозоренным. Он чувствовал себя грешным. И виноватым.
