подхожу со всей ответственностью.
Она поверила моментально.
— Я согласна с тобой, мы должны действовать осторожно. Свидание. Для начала речь, только о нем. Так на какой фильм мы пойдем?
— Посмотрю завтра в газете, что идет в кино.
Она подарила ему улыбку.
— Пожалуй, поеду. Теперь я получила все, что хотела.
— Прямо-таки и все, Марни?
— Может, и не все, и, возможно, меня это тоже сводит с ума. Ты не проводишь меня до машины? Я оставила ее у дороги.
— Ты мне нравишься, Марни Карстайрс, — грубовато заметил Кэл. Потом огляделся, ища свою футболку. — Давай выйдем здесь. — Они двинулись к задней двери; никогда еще запах хвои не казался Марни таким острым, а туман — таким соленым и загадочным. До машины они дошли слишком быстро. — Надеюсь, твоя развалюха благополучно доставит тебя домой, — заявил Кэл, поцеловав ее в шею.
Она села за руль.
— Не беспокойся. Спокойной ночи, Кэл, — ответила она и тронулась с места, наблюдая в зеркале заднего вида высокого темноволосого мужчину, салютующего ей в знак прощания поднятой рукой.
Потом он исчез, и в голове ее неожиданно пронеслась безумная мысль: неужели это и есть любовь? Невероятная смесь возбуждения и эмоций, взаимопонимания и вожделения?
Откуда ей знать? Она никогда не любила.
По дороге домой Марни сделала остановку в Рокклиффе, что был, между Фолкнер-Бич и Галифаксом, и зашла в один из местных магазинов. Она точно знала, что делает.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
В среду утром Марни, поднявшись и приведя себя в порядок, провела час в кухне, прежде чем идти на работу. Взяв машину, она перед работой сделала некоторые покупки. В обеденный перерыв поменяла в спальне белье и поставила на столик вазу с букетом ландышей. Примерно в три тридцать она поехала домой, провела еще час на кухне, а затем закрылась в спальне, выбирая наиболее подходящий вечерний пеньюар. Потом она принимала душ.
Когда раздался звонок в дверь, Марни, как раз вносила последние штрихи в макияж. Мельком взглянув в зеркало, она заспешила к двери.
В сером костюме с отливом, темно-синей рубашке и шелковом галстуке Кэл был сама элегантность. В руках он нес букет роз огненного цвета и ехидно улыбался.
— Вето наложено на секс, но не на цветы. Розы напомнили мне цвет твоих рыжих волос, Марни.
— Каштановых, — поправила она. — Но за цветы спасибо, они прекрасны.
Кэл осмотрел ее:
— Я рановато... Ты еще не готова.
— Я довольно долго училась шить. — Она заговорила быстро. — Достаточно долго, чтобы понять, что скорее уживусь с питоном, нежели со швейной машинкой. Вот посмотри — результат моих опытов. Трудно выбросить что-то в мусорный ящик, даже если это что-то лишь отдаленно походит на платье.
Длинное платье, ткань которого переливалась оранжевыми, коричневыми, желтыми тонами, доходило до пола. Рукава отсутствовали, а кайма у линии шеи была неровной — Марни всегда плохо справлялась с косыми линиями.
Кэл прочистил горло, восхищенно глядя на нее и почтительно соблюдая дистанцию.
— Твой лак для ногтей прекрасно с ним сочетается, — заметил он. — У нас много времени. Самые ранние из ночных сеансов начинаются после девяти. У меня в машине газета. Мне подумалось, что ты захочешь полистать ее, пока мы едем.
— Ты заказал столик? — спросила она. В горле у нее пересохло. Он кивнул:
— В ресторане «Пьеро», у пристани.
Настало время привести планы в исполнение. Либо забыть о них навсегда.
— Подожди секунду, мне необходимо сделать один звонок, — ответила она Кэлу, открывая телефонную книгу в поисках ресторана «Пьеро». — Простите, мне известно, что у вас зарезервирован столик на две персоны, — заговорила она. — Фамилия заказчика Хантингдон. Мне очень жаль, но мы не сможем приехать.
Она повесила трубку.
Кэл неподвижно стоял у дивана, и молча смотрел на нее. Он ничего не понимал.
— В холодильнике бутылка белого вина. Может, ты откроешь ее, пока я схожу за чипсами и соусом? — осторожно спросила Марни. — Пожалуйста.
Кэл поправил воротник рубашки, будто тот был слишком узким.
— В чем дело, Марни?
— Вино, Кэл.
Она направилась следом за ним. Приправа для салата, буханка чесночного хлеба и пачка дикого риса стояли на кухонном столе рядом с большой деревянной миской сметанных чипсов и соусом. Но Кэл смотрел на лимонный пирог, остывающий на полке. Запах был божественный, а цвет пирога потрясал своим совершенством.
— Ты сделала пирог и все остальное для меня?
— Да. — Она встала, прислонившись спиной к краю стойки, жалея, что не умеет читать мысли. — Филе из форели почти готово. Кэл, я все сделала правильно? Ты, не против?
Он перевел взгляд на нее.
— Нет, — сказал он незнакомым голосом, — я не против. — Потом будничным тоном добавил: — Звучит немного странно, но я все равно скажу: рано или поздно мы займемся любовью, Марни, обратной дороги нет. Ты уверена, что хочешь?
Вопрос он задавал скорее не ей, а себе.
— Да, уверена. А ты? Ты уверен? — прошептала она.
Вместо ответа он протянул ей бокал вина и поднял свой.
— За крепкие весла, — провозгласил он.
— За непокоренные вершины, — ответила она. Кэл улыбнулся.
— Тебе следует учесть: я даже лестницы не терплю.
— А я боюсь диких животных. — Марни пригубила вино.
Он взял у нее бокал, поставил на стойку позади себя и обнял ее. Марни чувствовала, как дрожит его тело, ощущая ее наготу под платьем. Он наклонился и стал целовать ее.
— То, что ты сделала, — лучшее из всего, что могло произойти сегодня вечером, — проговорил он. — Но мы не можем заняться любовью, я даже не вооружился, а я щепетилен в вопросах секса.
Она густо покраснела.
— Я боялась, что ты не возьмешь их. Поэтому прошлой ночью заехала в аптеку, ту, что на полпути к Галифаксу и работает до полуночи.
Он запрокинул голову и расхохотался, глядя в потолок.
— Верх предусмотрительности. Будь я мухой, поостерегся бы залетать в твой дом. А ты уверена, что взяла именно то, что нужно? — съехидничал Кэл.
— Кэл, я читаю не хуже остальных женщин, — ответила она с озорной улыбкой. — Кстати, насчет Кристин можешь не волноваться, они с Дональдом на вечеринке, в тридцати милях отсюда.
— Так чего же мы ждем?
Марни залпом осушила бокал, поставила его и, взяв Кэла за руку, повлекла за собой в спальню, которая выглядела очень уютной, особенно кровать, на которой лежало стеганое одеяло в пододеяльнике темно-зеленого цвета — цвета леса, как занавески на окнах. На небольшой тумбочке стоял канделябр в орнаменте из листьев.
