Даже будь это в моих возможностях (что едва ли так), не стоило бы приводить здесь разговор между двумя джентльменами, поскольку он, как мне передавали, касался лишь одного предмета – скачек. Джозеф вскоре облачился в самый простой костюм, какой он мог выбрать, – синий камзол, штаны с золотой оторочкой и красный жилет с такой же отделкой; и так как этот костюм, который сквайру был широковат, пришелся ему как раз впору, то юноша был в нем необычайно хорош и выглядел вполне благородно: никто не усомнился бы, что костюм соответствует его положению в той же мере, в какой он был ему к лицу, и не заподозрил бы (как можно заподозрить, когда милорд ***, или сэр ***, или мистер *** появляются в кружевах и вышивке), что это посыльный от портного несет домой на своей спине ту одежду, которую ему полагалось бы нести под мышкой.
Сквайр попрощался с судьей и, вызвав Фанни и заставив ее и Джозефа, вопреки их желанию, сесть вместе с ним в карету, велел кучеру ехать к дому леди Буби. Не проехали они и десяти ярдов, как сквайр спросил Джозефа, не знает ли он, кто этот человек, поспешающий через поле:
– Право, – добавил он, – я никогда не видел, чтобы кто-нибудь так шибко шагал!
– О сэр, – ответил пылко Джозеф, – это же пастор Адамс!
– Ах, в самом деле, он! – сказала Фанни. – Бедняга, он бежит сюда, чтобы попытаться помочь нам. Это самый достойный, самый добросердечный человек.
– Да, – сказал Джозеф, – и да благословит его бог! Другого такого нет на свете.
– Конечно! Он лучший из людей! – вскричала Фанни.
– Вот как? – молвил сквайр. – Так я хочу, чтобы лучший из людей сидел со мной в карете.
И с этими словами он велел остановить лошадей, а Джозеф по его приказу окликнул пастора, который, узнав его голос, еще прибавил шагу и вскоре поравнялся с ними. Сквайр, едва сдерживая смех при виде пастора, пригласил его сесть в карету; тот долго благодарил и отказывался, говоря, что может пойти пешком рядом с каретой и ручается, что не отстанет, но его в конце концов уговорили. Теперь сквайр поведал Джозефу о своей женитьбе; но он мог бы и не утруждать себя напрасно, так как его лакей уже выполнил эту задачу, покуда Джозеф переодевался. Далее он высказал, каким счастьем наслаждается он с Памелой и как он ценит всех, кто связан с нею родством. Джозеф кланялся многократно и многократно изъявлял свою признательность, а пастор Адамс, только теперь заметивший новый наряд Джозефа, прослезился от радости и принялся потирать руки и прищелкивать пальцами, как одержимый.
Они подъехали к дому леди Буби, и сквайр, попросив их подождать во дворе, прошел к своей тетке и, вызвав ее из гостиной, сообщил ей о прибытии Джозефа в таких словах:
– Сударыня, так как я женился на добродетельной и достойной женщине, я решил признать ее родственников и оказывать им всем должное уважение; поэтому я почту себя бесконечно обязанным перед всеми моими близкими, если и они поведут себя так же. Правда, ее брат был вашим лакеем, но теперь он стал моим братом; и я счастлив одним: что ни нрав его, ни поведение, ни внешность не дают мне оснований стыдиться, когда я его так называю. Словом, сейчас он стоит внизу, одетый, как подобает джентльмену, и мне желательно, чтобы впредь на него так и смотрели, как на джентльмена; вы меня несказанно обяжете, если допустите его в наше общество, потому что я знаю, что это доставит большую радость моей жене, хотя она никогда не упомянет о том.
Это была милость Фортуны, на какую леди Буби не посмела бы надеяться.
– Племянник, – ответила она ему с жаром, – вы знаете, как меня легко склонить ко всему, чего захочет Джозеф Эндрус… фу, я хотела сказать, чего вы захотите от меня; и так как он теперь с вами в родстве, я не могу принимать его иначе, как своего родственника.
Сквайр сказал, что весьма обязан ей за такое великодушие. И, сделав затем три шага по комнате, он снова подошел к ней и сказал, что он просит еще об одном одолжении, которое она, верно, окажет ему так же охотно, как и первое.
– Тут есть, – сказал он, – одна молодая особа…
– Племянник, – молвит леди, – не позволяйте моей доброте соблазнять вас на столь обычное в этих случаях желание обратить ее против меня самой. И не думайте, что если я с таким снисхождением согласилась допустить к своему столу вашего шурина, то я соглашусь терпеть общество всех моих слуг и всех грязных девок в округе.
– Сударыня, – ответил сквайр, – вы, вероятно, никогда не видели это юное создание. Мне не случалось встречать ни в ком такой нежности и невинности в соединении с такою красотой и таким благородством.
– Я ее ни в коем случае не допущу к себе, – возразила леди с горячностью, – никто в мире не уговорит меня на это, я даже самую просьбу эту нахожу оскорбительной, и…
Зная ее непреклонность, сквайр ее перебил, попросив извинения и пообещав больше и не заикаться о том. Затем он вернулся к Джозефу, а леди к Памеле. Он отвел Джозефа в сторону и сказал ему, что сейчас поведет его к его сестре, но что ему пока не удалось получить разрешения на то же для Фанни. Джозеф просил, чтоб ему позволили повидаться с сестрой наедине и затем вернуться к Фанни; но сквайр, зная, какое удовольствие доставит его супруге общество брата, не согласился и сказал Джозефу, что такая недолгая разлука с Фанни не страшна, раз он знает, что она в безопасности; и в добавление он выразил надежду, что Джозеф и сам не захочет сразу уйти от сестры, с которой так давно не виделся и которая его так нежно любит… Джозеф тотчас сдался, ибо поистине ни один брат не мог любить сестру свою сильнее; и, сдав Фанни на попечение мистера Адамса, он последовал за сквайром наверх, между тем как девушка, радуясь, что ей не нужно являться к леди Буби, отправилась с пастором в его жилище, где, как она полагала, ей был обеспечен радушный прием.
Глава VI,
из которой вас просят прочесть ровно столько, сколько вам будет угодно
Встреча между Джозефом и Памелой не прошла без слез радости с обеих сторон; и объятия их полны были нежности и любви. Однако все это доставило больше -удовольствия племяннику, нежели тетке; ее пламя только жарче разгорелось, чему еще более способствовало новое одеяние Джозефа, хотя и без него достаточно ярки были живые краски, в какие природа облекла здоровье, силу, молодость и красоту. После обеда Джозеф по их просьбе занимал их рассказом о своих похождениях; и леди Буби не могла скрыть досады в тех местах рассказа, где на сцену выступала Фанни, – особенно же. когда мистер Буби пустился в восторженное восхваление ее красоты. Леди сказала, обратившись к новой своей племяннице, что она удивляется, как это ее племянник, женившийся, как он уверяет, по любви, почитает приличным развлекать жену таким разговором; и добавила, что она, со своей стороны, приревновала бы мужа, если бы он стал так горячо восхищаться другою женщиною. Памела ответила, что и она, пожалуй, усмотрела бы в этом
