Контрастно белая на всепоглощающем фоне цвета лежалого дерьма.
Затаив дыхание, ступая бесшумно, подхожу поближе. Стволом пистолета сдираю шпагат, носком ботинка опрокидываю ящик набок… Из него выкатывается черная керамитовая капсула размером с детский кулак.
Вакуумная мина военного образца.
«Что же касается предмета, вы найдете его…»
Вот где я нашел этот предмет. На свалке. Заботливо подготовленный, в оригинальной, ничего не скажешь, упаковке.
Его отсутствие было последним, что сдерживало меня. Теперь более не остается препятствий к осуществлению акции.
Я не испытываю сомнений. Все равно отступать некуда. Путь открыт лишь в одном направлении — вперед.
Если мне подфартит, это будет великолепный финал карьеры авантюриста и мошенника Зомби. А из его праха родится умиротворенный, пресыщенный жизнью аристократ. Какой-нибудь Иоганн Альфред фон Зонненбранд, граф Мекленбургский…
Если же все обернется иначе, что ж — моя смерть будет сопровождаться музыкой архангеловых труб.
Господи, почему мне не грустно? Почему мне не весело? Почему мне даже не страшно? Почему мне — никак? Что я за человек такой, что живу всегда одним лишь действием и никогда — чувством?!
22. СЕРГЕЙ СПОЛОХ
— Времечко ты выбрал для работы — гаже не придумаешь, — говорит Терехов, поеживаясь.
— Не я его выбирал, — ворчу в ответ.
— Темно, сыро, — продолжает ныть Терехов. — На душе муторно. Предрассветный час — самое дрянное время для ночь не спавшего человека.
— Ладно, ступай с богом…
Старший инспектор Терехов, новый шеф «пастухов», заступивший на место покойного Змеева, — тридцать лет, Академия, все ступеньки служебной лестницы без неожиданных взлетов и нелепых падений — прикладывает два пальца к виску, надвигает матово-черный шлем и неспешно, основательно устраивается в кресле рядом с водителем. «Мог бы и поторопиться, — отмечаю я неодобрительно. — Время нынче в большой цене. Змеев на его месте не садился бы в кресло, а вскакивал бы, как в седло…»
«Пастухи» отправляются на поиски Зомби. В их задачу входит последовательное прочесывание Гигаполиса на предмет обнаружения схемы Зомби, схемы Индиры Флавицкой или хотя бы маяка элкара, на котором те отбыли из Салона. Сомневаться в успехе оснований нет. Если, разумеется, все обладатели схем живы, а змеевский элкар не разрушен.
Провожаю взглядом взлетающие и уже в черном, подсвеченном прожекторами небе расходящиеся по спирали машины. Теперь мне надлежит идти уговаривать начальство. Ни душевное, ни физическое мое самочувствие к этому не располагают. Терехов, конечно, прав: человеку не следует шляться в утренние часы по высоким кабинетам. Особенно с бодуна… Тягостно вздыхаю и, волоча ноги, поднимаюсь по ступенькам парадного крыльца «Башни смерти».
Несмотря на ранний час на этажах Департамента довольно оживленно. И это действует особенно раздражающе.
Меня окружают люди, ничего не знающие о том, что творится, и потому беспечные. Одни куда-то спешат, другие, напротив, не спешат, а откровенно убивают время. Розовощекие юнцы в парадных мундирах и при кокетливо приобнаженных рукоятках шок-ганов болтают с барышнями из полиции нравов. Седовласые комиссары со значительным выражением на бульдожьих лицах несут свои распустившиеся в удобных креслах животы из кабинета в кабинет. Кто-то приветствует меня, кто-то окликает с намерением потравить байки — я не задерживаюсь ни на секунду. Меня слегка мутит — виновата, по всей видимости, лошадиная доза эскорана. Но ни дурное самочувствие, ни вообще все, что происходит вокруг, ничего не значит. Где-то запущен таймер, и он с безжалостным равнодушием отсчитывает секунды до ему одному известного момента. Когда все взорвется и частью взлетит в серые небеса, частью обрушится в преисподнюю. Только это и важно сейчас.
В приемной директора Китаева я задерживаюсь, чтобы глянуть на себя в зеркало. «Ты и самого, братец, чистый кадавр, — констатирую с большим неудовольствием. — Лицом пятнистый, зеленый, худой. Тебе бы просторную шляпу на лоб да ремки какие-нибудь взамен формы. И можно внедряться во вражеский стан…»
— Что доложить директору? — спрашивает секретарша, ладошкой маскируя нежданный зевок.
— Комиссар Сполох, без доклада.
Пожав плечиками, секретарша пробегает пальчиками по клавиатуре настольного многоканального фонора и что-то шепчет в микрофончик, пристегнутый к лацкану ее форменной курточки.
— Директор ждет вас.
Китаев сидит за столом, без пиджака и галстука. Он выглядит не лучше. Но вряд ли тому причиной ночная пьянка.
— А ведь ты меня не обрадуешь, — говорит он провидчески.
— Ох, не обрадую, Петр Ильич.
— Слыхал, как мы с заложниками опарафинились? Латыша-то нашего… Ужо они по нам теперь потопчутся, все нам припомнят, с большевистских времен, со дна соберут.
— Плюньте на них, Петр Ильич. Маргерса, конечно, жаль, но… плюньте.
— Чем же прикажешь мне заняться? — изумляется Китаев.
— Нужно защищать Кактус-Кампус.
Директор наощупь берет со стола какую-то тряпку — это его скомканный галстук — и промокает влажный лоб.
— Ничего у тебя, значит, не вышло.
— Ничего путного, — подтверждаю я.
— Как ты представляешь себе эту… защиту?
— Нужно эвакуировать весь персонал объекта. До единого человека. И набить его снизу доверху «кайманами».
— Где мы возьмем столько «кайманов»? — хмыкает Китаев. — Там, поди, этажей тридцать будет.
— Нужно взять всех, сколько есть в Гигаполисе. Не хватит- дополнить трассерами. Еще не хватит — я пойду. И вы пойдете. Стрелять не разучились?
— Разучился! — побагровев, взрывается Китаев. — Да ты, Сполох, фантазер! Это что же- мне весь Гигаполис прикажешь оголить?!
— Не прикажу, — смиренно возражаю я. — А попрошу униженно. Потому что если взорвется Кактус- Кампус, то от Гигаполиса останется мокрое место… нет, сухое место. Идеально гладкое и слегка вогнутое, на манер воронки. Ну, вы сами представляете, что бывает при взрыве аннигиляционного процессора.
— Не представляю, — качает головой директор. — Этого никто пока представить не может. Все остальное пожалуйста, а это нет…
— Сорок два миллиона человек, — говорю я с нажимом. — Если кому-то повезет ввиду удаленности от эпицентра взрыва, то уж непременно перепадет от прочих объектов, которые эхом откликнутся на зов Кактус-Кампуса. Что мы время тянем, Петр Ильич?
— Потому что ты меня не убедил! Ну как террорист может взорвать Кактус-Кампус? Он что — чародей, способный проходить сквозь стены? Бестелесный дух, этот, как его… банши?! Ведь там же все охраняется!
— Я не знаю, как он это сделает. Вот возьму его — тогда и спрошу. Но убежден: если мы не защитимся, вот так — примитивно, в лобовую, то непременно взорвет.
