станция-близнец, плавящаяся от зноя, возле которой лежат испепеленные тела… Я разместился на нижнем ярусе, где было теплее от водяного потока, хотя и сравнительно сыро, набрался с головой в спальный мешок и мгновенно заснул. Среди ночи меня разбудил луч фонарика и чей-то несвязный шепот — это оказалась Норма.
— Мне холодно, — повторила она. И немудрено — она была совершенно раздета, ну просто без ничего! Я моментально расстегнул змейку и подвинулся — девушка, холодная как лед, тут же скользнула в мешок. Нам было тесно, но это ничему не мешало…
10
Норма покинула мой спальный мешок задолго до подъема, и я опять заснул. Мне снился наш выгон под ясным высоким небом, мы с Полковником загоняли табунок на дневку.
— Отец, как вы думаете, я выберусь?
Полковник ответил не сразу: как всегда, он повернул буланого мордой ко мне и провел хлыстом по белой лысинке моего Малыша.
— У тебя ума не больше, чем у этого создания… Ну с кем ты вздумал тягаться, Петр, ведь они вездесущи… Напрасно все это!
И он поскакал за отставшей кобылицей с жеребенком, а я все впитывал в себя — усадьбу, конюшню, службы на пригорке, сад, — понимая подспудно, что вездесущий, размноженный до бесконечности Португал незримо присутствует над всем, что мне так дорого… Я заметил еще тетушку Эмму в качалке под флагообразной яблоней, у меня давно был к ней один вопрос, но что-то всегда мешало выяснить…
— Вставай! Подъем, встать!
Я открыл глаза — все та же промозглая темень, в которой сновало несколько фонариков да слышалось недовольное ворчание внезапно разбуженных людей. Встал, потянулся и слегка размялся на холоде. Вспомнил о Норме — все тело вспомнило о ней, однако настраиваться надо было на совсем иное. Впотьмах стал одеваться.
— А почему здесь света нет, как на Юге, а? — поинтересовался чей-то сонный голос.
— Ночники раздолбали, так говорят. Дикари, одно слово… Эх, вздремнуть бы еще часок!
— Ничего не забыто? — В сопровождении капралов майор Португал проходил по нашему импровизированному приюту. — Собрать все до последнего клочка, до последней нитки! Ни единого следа ночникам, ясно? Зарубите на носу — отныне мы на их территории, а ночники — это скоты, каких мало! А потому и завтрак будет в другом месте — здесь надо оставить как бы нетронутое помещение.
Вот так, натощак приходится выходить на темные плоскогорья, заселенные враждебными ночниками, готовыми, чуть что, перегрызть горло… По мне, гораздо страшнее ночников сам Португал, но я благоразумно не стал высказывать эту мысль. Группа нехотя потянулась из скупого тепла станции наружу, все в такой же синий сумрак, что нас встретил по прибытии. Метель к этому времени улеглась, и мы шагали по плотному наветренному снегу, оставляя четкие рифленые отпечатки подошв. Побрякивало оружие, переговаривались, кое-кто даже шутил:
— На станции все подмели до пылинки, а тут вон — полкилометра следов наших. Любой ночник, даже самый тупой, сообразит посчитать, сколько бойцов.
Резонно.
— Много ты понимаешь. Тут через десять минут завьюжит, и не останется следов, а на станции снега нет, любой волосок виден. Они нас могут накрыть только живьем.
Тоже резонно, хотя до такой степени полагаться на стихию я бы не стал. Очевидно, так же считал и Португал, который старался вести группу большей частью по камням, он и место выбрал для привала в укромной каменистой долинке, среди валунов. И тут же мы двинулись дальше, держа путь на дальнюю горную цепь с озаренными солнцем вершинами, — как символ вроде бы и красиво, однако мы все дальше уходили от солнца.
Идя вот так — все выше, пологим плоскогорьем, — я и Наймарк опять пропустили через себя вчерашний день и сделали вывод, что полуторамесячная подготовка нисколько не соответствовала реальности: ну, пробежка под солнцем — так и быть, непредусмотренный экспромт (унесший три жизни)… но вот чему соответствовало наше барахтанье в бассейне? Или лыжные тренировки — у нас ведь с собою даже лыж нет, есть лишь альпийские ботинки (на ногах) со съемными крюками (в рюкзаке) да ледорубами — у кого в руке, у кого принайтовлен к поясу. Нелепость на нелепости; хотя, если проанализировать все это, выяснится, что майор Португал — слепой исполнитель приказа Крамера, а Крамер отдавал этот самый приказ в расчете на широкую инициативу Португала, и так далее, до последнего нашего безмозглого отделенного. Нет, эти люди никогда ни за что не отвечали и не будут отвечать, заключил Наймарк и тут же воскликнул:
— О! Северное сияние!
Действительно, слева от нас в небесах зачиналось нечто таинственное: волнистая завеса, неторопливо извиваясь, выпускала из себя как бы столбообразные щупальца, исходившие пурпуром, тогда как остальная часть этого небесного покрывала сияла ровным неоновым светом, близким к лимонному, что ли… Я впервые видел такое, да и вся группа, исключая, пожалуй, нескольких бывалых, а вот Наймарк вдруг опечалился:
— В детстве я видел северное сияние в Норвегии, это было что-то волшебное, прозрачное, как… ну как струйка сигаретного дыма, — а теперь это мощное свечение, почти без нюансов… Конечно, это следствие Большого Стопа.
И он побрел дальше, а я еще некоторое время любовался. Красиво, и куда светлее стало. А я-то представлял себе, что у ночников по-настоящему темнотища и вечная ночь… Хотя тут же снова нахлынул туман и пошел снег, но в самом деле полной тьмы не было, сияние проглядывало и сквозь клочья туч. Приятное открытие!
После вчерашнего я не искал встречи с Нормой, да и она, очевидно, не стремилась увидеть меня, идя со своими девушками где-то впереди, — и, странное дело, я стал все больше склоняться к мысли, что это был своеобразный аванс за некую службу, могущую быть в дальнейшем. Я старался гнать от себя подобные мысли, они меня бесили — ведь, если так, какая же холодная и расчетливая натура моя случайная любовь! И тут я понял: я до умопомрачения боялся влюбиться в эту девушку! Это обрезало мне последние ниточки возможной свободы — почти нереальной даже для одного, а что уж говорить о двоих! Нет, надо не давать воли чувствам, здесь это смертельно… И я поспешил вслед за Наймарком, стараясь больше не смотреть в сторону девушек, куда все время отвлекался мой взгляд.
Мы поднялись на седловину, с которой открывался вид как на озеро при насосной (оно отсюда уже выглядело изрядно уменьшившимся продолговатым пятном, а гейзер был и вовсе неразличим), так и на долину, представшую перед нами только теперь. И лишь сейчас стал нам виден сам грозный массив ледника, с протяженными, забеленными свежим снегом склонами, с черными моренами по руслу долин, с глубокими трещинами-расколами на пластинах, сползающих с круч… Но не это привлекло мое внимание.
— Город! Да город же!
В самом деле, внизу долины в глубоком сумраке виднелись тысячи крыш, посвечивали тысячи окон, змеились улицы, паутинками обозначались мосты — и все это в каких-то пяти километрах от нас, на фоне белесой грозной боковины ледника, — город.
— Город, смотрите!
Мы сгрудились, всматриваясь, лишь майор Португал равнодушно поглядел на показавшийся вдали городок и дал команду рассредоточиться.
— Толпу легче засечь, — объяснил он.
Я никогда в жизни не был в городе, именно таком, как на картинке из старинной книги, — с островерхими кровлями, с башенками и зубчатыми стенами, — и глядел на него вовсю, пока группа спускалась (отнюдь не в направлении города, а скорее оставляя его на траверсе) в небольшой голый распадок, где, как реликт из прошлого, торчали сухие остовы длиннющих сосен. Здесь, в этом вполне закрытом месте, в первый раз была устроена настоящая стоянка: лагерь с палатками, с костром и горячей едой, со сторожевым постом, который Португал устроил, я полагаю, не для мифических ночников, а для меня и Наймарка персонально. Сам же он, после небольшого дневного отдыха, с капралами и еще двумя вышколенными бойцами отправился на разведку.
