идеально подходим друг для друга».
Вот тут она не права. Она – маленькая девочка в теле женщины. Клянусь всем святым. Ее тело – это тело взрослой женщины. Да и ее нутро – тоже. У нее душа женщины, а не маленькой девочки. Она – женщина в теле женщины.
Она плюхается на кровать и самым будничным тоном рассказывает:
– Несколько недель тому назад мама повела меня к доктору на прививку и медосмотр. Я сняла одежду и положила ее на стул. Доктор взял в руки мои трусики, которые лежали на стуле с остальной одеждой, показал их моей маме и сказал: «Ее трусики насквозь мокрые. Она готова».
Я смотрю на нее с открытым ртом и думаю: «Да уж, не знал, что доктора делают такое. Мир действительно не таков, каким я его себе представлял. Я заблуждался».
И тут Сара говорит:
– Я пошутила. Мне это просто приснилось. Действительно ужасный сон. – Она снова усаживается у меня на коленях и шепчет на ухо: – Восемнадцать и тридцать шесть, пятьдесят и шестьдесят восемь, семьдесят два и девяносто. Ты знаешь, что означают эти цифры? – И не успеваю я ответить, как она сообщает: – Это разница в нашем возрасте. Я сосчитала все эти разницы. Вовсе не такая уж большая разница. Одиннадцать и двадцать девять – единственная разница, которая кажется большой, но это всего лишь иллюзия.
Я смотрю на нее, парализованный, и не только понятия не имею, что делать, но даже не в силах подумать о том, что надо делать. Я чувствую себя предметом, неспособным мыслить. В конце концов меня осеняет, и я говорю:
– Тебя должны интересовать мальчики твоего возраста.
– То, о чем я говорю, несколько больше, чем «интересовать», – парирует она.
– Ну, что бы это ни было, делай это с кем-нибудь из твоих ровесников.
– Я люблю мальчиков моего возраста, но по-другому.
– И как же это?
– О… Мне бы хотелось их целовать.
Я не осмеливаюсь спросить, как именно она любит
– Почему же, в таком случае, ты этого не делаешь?
– У меня не хватает смелости.
Я удивленно приподнимаю брови:
– У
Она улыбается, поняв, что я имею в виду, и пытается объяснить:
– Я слишком восхищаюсь ими. Они меня смущают.
– Понятно.
Спустя минуту она говорит:
– Когда я дома, в своей комнате, мне иногда хочется, чтобы мужчина, незнакомец, вошел и занялся со мной любовью. Он – не ты, но это не имеет значения.
– Один из обнаженных натурщиков твоей мамы?
– Может быть, да, а может быть, нет. В моих мыслях он обычно приходит откуда-то извне.
Я умолкаю, обдумывая все это. Потом она прерывает молчание:
– Я не влюблена в тебя. Я не восхищаюсь тобой. Ты не обижаешься?
– Нет, я в восторге.
– Но я люблю тебя, как лучшего друга, к которому не питаю уважения, лучшего друга, которого мне жаль.
О! Это ужасно оскорбительно. Она оскорбила мои чувства. Я чувствую, что было бы неуместно выражать свою боль – при данных обстоятельствах. Обстоятельства таковы, что она все время со мной заигрывает. Меня удивляет, что такая маленькая девочка может играть со мной и столь успешно меня ранить, как женщина в три раза ее старше.
Наконец она уходит в свою комнату. И звонит мне по телефону.
– Ты бы не мог зайти ко мне в номер? – просит она.
– Зачем?
– Я хочу, чтобы ты показал мне, как включить телевизор.
– Это же очень просто.
– Нет, у меня не получается.
– Хорошо, – вздыхаю я и, повесив трубку, выхожу из комнаты. Глядя на свои босые ноги, шагающие по устланному ковром коридору, я размышляю. Меня бы очень удивило, если за ее просьбой не кроется какая- нибудь каверза.
Я открываю дверь. Она стоит в центре комнаты, целуя волосатого коридорного. Она даже обнимает его. Она целует его в рот, глядя на меня.
Мое первое побуждение при виде их – сказать: «О, извините», выйти из комнаты и притворить дверь. Но я не делаю этого. Я просто стою столбом. Коридорный отстраняется от Сары, нахмурившись, и вылетает из комнаты.
Я замечаю, что телевизор включен.
– Твой телевизор включен, – говорю я.
– Он показал мне, – отвечает она.
Я выхожу, больше не произнеся ни единого слова.
Утром мы идем на аттракцион Индианы Джонса. Проходим мимо магазина, где можно поместить свою фотографию на обложку журнала. Вообще-то нам этого не хочется, но тут я замечаю, что у них есть и журнал «Экран», и решаю, что мы непременно должны это сделать. Итак, мы все трое фотографируемся, и фотографию помещают на обложку «Экрана». Я получился ужасно, мама – не очень хорошо, а Сара – просто великолепно. Она целует меня в щеку, а моя мать – в другую. Под фотографией надпись: «Горячие девчонки». Мама хочет, чтобы я разорвал фотографию, но Сара возражает: ей хочется привезти фотографию свой маме в качестве сувенира. Против этого я возражаю весьма решительно. Мне не хочется, чтобы милая леди Генриетта увидела мое чудовищное фото. Но Сара побеждает. Мы оставляем ей фотографию.
Если бы она ничего не делала, у меня бы не возникло желания. Но дело в ее поведении: она старается меня соблазнить. И я чувствую, что она меня любит, любовью странной и глубокой. Она может сказать, что не влюблена в меня, и, наверно, это так. От этого мне плохо; не то чтобы мне хотелось, чтобы она была в меня влюблена, но то, что она говорит такое, уязвляет меня. Это усиливает мой комплекс неполноценности, подтверждает мысль, что ни одна женщина не смогла бы в меня влюбиться, ни одна женщина не сочла бы меня привлекательным. Я слишком неуверен в себе, мягок, труслив, педантичен, женственен, незначителен, у меня средние умственные способности и нет чувства юмора. Но чувствую, что она меня любит, потому что ей со мной о-очень уютно, и она меня ни ка-апельки не боится, и ни ка- апельки не восхищается мной. И тем не менее она меня любит. Я – ее лучший друг. И я благодарен за ее любовь. Это то, чего у меня не было и чего мне не хватало.
После ленча моя мать возвращается в отель. Она по горло сыта Диснейлендом, очередями, мужчинами и игрой Сары в слова.
Сара говорит, что ей хочется посмотреть на уток.
– Каких уток? – спрашиваю я.
– Не знаю. Просто на уток. Кажется, я видела их где-то в пруду.
Побродив немного, мы находим пруд с утками. Подобрав камень, Сара швыряет его в уток. Они улетают.
– Это нехорошо! – укоряю я ее. – Почему ты это сделала?
– Я хотела посмотреть на
И тут до меня доходит.
Мы обедаем с моей мамой в ресторане «Коралловый риф» в «Живом море». Одна из стен зала – стеклянная, и сквозь нее можно увидеть акул, рыбу-меч, скатов, джу-фиш (совершенно огромную, это что-то вроде морского окуня), а также множество более мелких рыб.
