– Что ты хочешь сказать?
– Нам бы хотелось, чтобы ты подал заявление об уходе завтра утром, если это тебе удобно.
– Я с радостью продолжу заниматься вырезками.
– Это неудобно для нас. Мы бы предпочли, чтобы ты ушел. Мы были бы признательны.
– Почему? Что заставило вас принять такое решение?
– Моя беседа с Кэтрин. Мы обсудили твое предложение и пришли к выводу, что фактически ты нужен нам для вырезок не больше, чем для проверки фактов. – Он смотрит на меня отсутствующим взглядом.
Я смотрю на Энни, надеясь на ее сочувствие, но ко мне обращена ее спина.
Я иду домой. Я был напористым, и вот что из этого получилось. Чего уж хуже! Чертов слон.
А может быть, все к лучшему. Я поищу новую работу, которая, вероятно, будет лучше прежней. Любая будет лучше. Но сначала я сделаю передышку. Неделя-другая, перед тем, как начну рассылать свое резюме. Как раз достаточно времени, чтобы собраться и привести свою жизнь в порядок.
Заметьте: я говорю о своем слоне, как говорят о Боге. «А может быть, все к лучшему». Такое оправдание придумывают, когда Бог делает что-то не так.
Когда Шарлотта приходит с работы, то видит, что ее вещи в коридоре. Она пытается открыть мою дверь, у нее ничего не получается, начинает звонить, кричать, стучать, звать, оскорблять, плакать, бить в дверь ногами, угрожать самоубийством, вызовом полиции, которой якобы она меня сдаст, – и наконец умолкает. Я смотрю в глазок. Ее вещи все еще на месте, но ее нет. Я приоткрываю дверь на один дюйм, и она выскакивает и бросается на дверь. Но я готов к такому фокусу, ей не удается поймать меня врасплох, и я легко закрываю дверь.
Все начинается сначала: стук, вопли, оскорбления и слезы. Я принимаю ванну с затычками в ушах. Горячая вода снимает напряжение, мускулы расслабляются. Через пару минут я вынимаю одну затычку. Она все еще стучит в дверь.
– Меня уволили! – кричу я ей из ванны.
Стук на минуту прекращается, потом возобновляется с новой силой.
– У меня нет работы, и я вообще не собираюсь больше работать, – ору я в надежде, что после такой информации она перестанет за меня цепляться. – Ты меня слышала?
– Открой дверь! – вопит она в ответ.
– Ты слышала, что меня уволили? Слышала? – ору я что есть мочи.
– Да, слышала, но ты найдешь себе другую работу…
Я снова вставляю затычку в ухо и закрываю глаза, довольный. Она слышала. Это единственное, что имеет значение.
Я слышу заглушённый затычками звонок телефона. Но не подхожу. Еще три дня – и я отдохну от телефона, и, быть может, от моей бывшей любимой девушки, и, быть может, от моей кошки, а если повезет, то даже от незнакомцев на улице – хотя на это я не особенно надеюсь.
На следующее утро я отправляюсь на работу подавать заявление об уходе. Я иду, поджав хвост, ссутулившись. Я проиграл, я – неудачник.
Нет, не я, а
Я вхожу в офис журнала с высоко поднятой головой и кладу заявление об уходе на стол босса. Его нет в кабинете. Уж конечно, я не стану дожидаться его возвращения, чтобы с ним попрощаться. Направляясь к выходу, я прохожу мимо Энни, сидящей за своим столом, и бросаю ей:
– Чао, Энни. Хороших тебе вырезок.
Я отвожу Мину к ветеринару, чтобы ей удалили яичники. Спустя два дня она лежит на моем письменном столе, уставившись на меня отсутствующим взглядом. Я глажу ее по голове, но она холодна, как айсберг. Я пытаюсь взять ее на руки, но она шипит и напрягается, и я ее отпускаю. Она устраивается в прежней позе, и я замечаю, что из-под нее выглядывает что-то оранжевое.
«Что это?» – спрашиваю я.
«Отъе…сь», – отвечает она, прикрывая оранжевый предмет своим телом.
«Что это за предмет?» – повторяю я.
Она отворачивается.
«Не смей меня царапать» – предупреждаю я, подсовывая под нее руку.
Она в ярости оборачивается ко мне и кусает за руку. Появляется кровь. Я вскрикиваю. И ощущаю непреодолимое желание схватить ее и швырнуть через всю комнату, но подавляю его: ведь ее только что прооперировали.
«Ты – чудовище», – говорю я.
«Ты же только сказал „не царапайся', а насчет кусаться речи не было», – отвечает она чопорно.
Я вытаскиваю из-под нее оранжевый предмет. Это кухонные ножницы.
«Что это?» – спрашиваю я.
«Кухонные ножницы».
«И ты тащила их так далеко?»
«Да».
«Тебе не следовало таскать тяжелые вещи после операции. Для чего они тебе?»
«Чтобы отрезать тебе яйца».
Со вчерашнего дня мать не может мне дозвониться, потому что мне сменили номер телефона. Шарлотта наконец-то оставила меня в покое, Мину становится дружелюбнее, но люди продолжают подходить ко мне на улице и говорить о маленьких девочках. Я звоню своей матери и прошу, чтобы она перестала подсылать своих агентов. Она отказывается.
Я чаще вижусь с Лорой, и реже – с леди Генриеттой, потому что недавно кое-что изменилось. Сара не так мила, как прежде, и у нее проблемы со здоровьем. У нее сильные головные боли и часто бывает рвота. Из-за этого она в дурном настроении и капризничает, а это действует на ее мать. Теперь леди Генриетта очень редко меня приглашает, а когда я прихожу, она, по-видимому, никогда не бывает мне рада. Меня беспокоит состояние Сары, но мне кажется, что у нее какой-то тяжелый грипп и их с матерью нужно оставить в покое.
Мне приятно сообщить, что Лора официально является моей любимой девушкой, а я – ее бой-френдом. Фактически, так было с самой первой ночи, но я на всякий случай поясняю. Мы очень подходим друг другу. Она делает меня более нормальным, а я делаю ее менее нормальной. Я рассказал ей о своем слоне на ночном столике. Она хорошо это восприняла.
Она также хорошо отнеслась к тому, что я «ушел» с работы. Хотя она работает только ради респектабельности, а не ради денег, от других она не требует, чтобы они работали. Лора крайне уравновешенна. Уравновешенным людям не нужны амбиции, чтобы чувствовать себя счастливыми. Не нужны цели. Они ценят саму жизнь. Они живут одним днем и ценят каждый день. Ее безмятежность передается мне.
Лора довольно высокая, но не слишком высокая для женщины, и это хорошо, потому что я не очень высокий для мужчины. У нее идеальные пропорции, и она красива, как фотомодель с журнальной обложки. У нее светло-каштановые волосы и теплые карие глаза. И вся она в каштановых тонах. Очень разумна, но чувствительна; заземленная, но сердечная; сдержанная, но способная на экстравагантность. Она так великолепна – и внешне, и по характеру, и в плане эмоциональном, что любой мужчина женился бы на ней не раздумывая, если бы ему повезло стать объектом ее любви, как повезло мне.
Ее лицо всегда сияет здоровьем, щеки румяные. У нее здоровые зубы, не слишком белые: они выглядят настоящими и сочетаются с цветом кожи. Один глаз чуть подкашивает, но так редко, что я всегда думаю: уж не кажется ли мне это. От этого она выглядит реальной, живой женщиной, которая умрет, как все смертные.
Ее личность тоже каштановая – цвета земли, заземленная.
В основном мы проводим время у нее, а не у меня, поскольку, хотя я теперь и поддерживаю порядок в своей квартире, ее квартира больше, комфортабельнее и роскошнее – за нее платят родители Лоры. Это большая, очень светлая квартира, в которой мало громоздких вещей – за исключением сверкающего черного рояля. Она не очень хорошо играет, но любит помузицировать, и ей нравится сам вид инструмента.
