Как же это, Темирхай, ты сам хороший человек, а брат у тебя такой?
— Нехорош брат, — согласился татарин и, приподняв еще раз шапку, поехал своей дорогой.
Панаев возвратился к князю с различными известиями, слышанными им в Бахчисарае, и с донесением, что черного хлеба во всем Бахчисарае нет и печь не умеют, а потому солдатам придется довольствоваться татарскими булками. Сверх того, он передал князю важное известие, слышанное от Темирхая, что союзники, по-видимому, овладели Балаклавой.
— Видишь, братец, — сказал князь, — я и на этот раз был прав. Быть не может, чтобы они вздумали атаковать Южную сторону. Они хотели обмануть нас, да ведь и мы не дураки! Все их движение было фальшивым. Знаешь, вчера у них, говорят, была тревога: кажется, они побили своих. Мы слышали какую-то перестрелку. Я очень рад, что они сунулись в Балаклаву. Теперь мы их запрем и отрежем От всяких сообщений, а уж флот свой они никак не проведут в Балаклавскую бухту, там и барка сядет на мель.
— Ваша светлость, я слышал от одного грека, что Балаклавская бухта вовсе не так мелка, как думают, и что лет пятьдесят тому назад туда входили большие суда.
— Это вздор, — сказал Меншиков. — Можно ли верить всяким бабьим сказкам?.. Знаешь что, братец, после обеда я поеду с тобой в Бахчисарай. Я давно, там не был, интересно посмотреть, да и тебе, кстати, покажу достопримечательности ханского дворца. Ты, конечно, помнишь пушкинскую Зарему? Настоящее имя ее было, говорят, Феря — не особенно благозвучное имя!
— Разве, ваша светлость, Пушкин не сочинил все это из головы?
— Нет, он основывался на местных преданиях. Поедем, я тебе все покажу и расскажу.
После обеда князь с Панаевым, другими адъютантами и значительным конвоем поехал в Бахчисарай. Как раз в то время, когда в Севастополе Корнилов, сделав смотр войскам, окончательно распределял позиции, князь Меншиков, посетив полицмейстера и побывав в ханском дворце, заехал на обратном пути в татарскую кофейную. Жители города со старшинами и муллами толпились по улицам, глазея на княжескую свиту; князь сошел с коня и вместе с Панаевым пошел в кофейную. Кофейная была вполне в татарском вкусе, над оврагом, ход с улицы вел в нее по длинному узкому пешеходному мостику. У входа на мост также стояла толпа в ожидании князя.
— Сейчас, братец, убедишься, что татары не уступают туркам в умении приготовлять кофе, — сказал князь Панаеву. Толпа расступилась, князь прошел под навес и спросил кофе. В несколько минут кофейные зерна были изжарены, столчены, сварены и поданы по-турецки, с гущей, в крошечных фарфоровых чашечках, вставленных в медные рюмочки вместо подноса. Напиток оказался превкусным.
— Видишь, братец, как расторопны татары, — сказал князь. — Пожалуй, расторопнее нашего Кирьякова.
Уходя, князь положил золотую монету и возвратился в главную квартиру в весьма веселом настроении духа.
IX
Ординарец Меншикова Стеценко, следуя совету князя, тогда еще не знавшего, что неприятель окончательно перешел в Балаклавскую долину, отправился в Севастополь ночью пешком, с проводником- татарином, соблюдая всевозможные меры предосторожности.
Стеценко прошел по тому месту, где авангард лорда Раглана напал на наш парк; место это было заметно по остаткам разломанных повозок. Проводник боялся идти прямым путем и повел Стеценко глубокими лесными балками. Подошли к долине Черной.
— Там лагерь французов, — сказал татарин, указывая рукой в темноту, но Стеценко ровно ничего не видел, как ни напрягал зрение.
Подошли к реке. Мост был разрушен, и пришлось пробираться по сваям.
Уже светало, когда Стеценко со своим татарином поднялся по Саперной дороге. С горы спускалось несколько всадников. Они вдруг остановились. У Стеценко дух замер.
'Вот чертовщина! — подумал он. — Неужели это неприятель?'
Тут он увидел казачью пику.
'Слава Богу, Севастополь еще не взят!' — подумал Стеценко и участил шаги.
— Обезьянинов[94] да это ты! — вскричал он, узнав приятеля- лейтенанта, который вдвоем с казаком ездил сюда смотреть, нет ли неприятеля.
Обезьянинов велел казаку слезть с лошади, и Стеценко поехал вместе с ним к Малахову кургану. Здесь под наблюдением контр-адмирала Истомина и инженера Ползикова [95] возводились укрепления. За эти дни Малахов курган стал неузнаваем.
Увидя Стеценко, Истомин даже всплеснул руками.
— Да скажите наконец, лейтенант, куда запропал главнокомандующий? спросил он. — Что он там делает? Где он? Что все это значит?
— Ваше превосходительство, его светлость близко. Князь велел мне узнать, что делается в Севастополе, и обратить особое внимание на укрепление Докового оврага.
— Вы видите, что мы здесь не сидим сложа руки. Говорите же, где князь и когда именно он вернется?
— Армия дня через два покажется в виду, — сказал Стеценко, так как надо было сказать что- нибудь. — Да притом, ваше превосходительство, судя по тому, что я вижу у вас на бастионах, Севастополю нечего опасаться, если б армии и не было.
Но Истомину было не до выслушивания комплиментов.
— Хорошо вам говорить, — сказал он. — Отправляйтесь немедленно к адмиралу Корнилову и, пожалуйста, сообщите подробно об армии. Мы здесь все не знаем, что и думать.
Стеценко поехал к Корнилову, который, выслушав его подробно и узнав, что к Меншикову присоединился Хомутов[96] с десятитысячным отрядом, что на днях прибудет вся 12-я пехотная дивизия и что тогда князь намерен атаковать врагов, сказал:
— Вы видите, мы здесь не унываем, укрепляемся, как умеем и как средства позволяют. Удивляюсь, почему князь не двинулся сюда немедленно по прибытии отряда генерала Хомутова. Прошу вас сейчас же ехать со мною на оборонительную линию: я должен показать вас моему гарнизону в подтверждение того, что армия с князем не находится в бегах. Потом милости просим ко мне отобедать.
Взяв с собою Стеценко, Корнилов поехал по бастионам и проехал всю линию, передавая главным начальникам вести из армии.
После этого объезда Стеценко почувствовал себя совершенно разбитым от усталости и зашел к своему знакомому моряку Викорсту, жившему на Северной. Не застав хозяина, он велел его денщику стащить с себя сапоги, преспокойно разлегся на его постели и заснул сном праведника. Проспав несколько часов, Стеценко был разбужен сильным стуком в дверь.
— Кто там? — спросил он.
— Вставайте, ваше благородие, — сказал денщик, — за вами пришли.
Денщик был из молодых и довольно нерасторопный и непонятливый. Он даже не знал фамилии Стеценко и не догадался спросить его, кто он.
Наскоро одевшись, Стеценко отворил дверь. Вошел господин, в котором Стеценко тотчас узнал севастопольского полицмейстера. Полицмейстер, наоборот, не знал в лицо Стеценко.
— Честь имею рекомендоваться: здешний полицмейстер, — официальным тоном произнес вошедший и сел на стул. — Позвольте спросить ваш паспорт…
— Паспорт? Да ведь я ординарец главнокомандующего, — ничего не понимая, спросил Стеценко.
— Как ординарец?.. Да что же это я, в самом деле, ослеп, что ли?! воскликнул в свою очередь полицмейстер. — Да вы правду ли говорите, милостивый государь? Вы русский или поляк?
— Удивляюсь вашим вопросам. Да вот, слава Богу, Викорст. Выручи, голубчик. Не знаю, за кого меня принимает господин полицмейстер.
— Что? В чем дело? — спросил вошедший Викорст, обнимаясь с товарищем и подавая руку полицмейстеру, которого знал лично. — Рекомендую: лейтенант Стеценко, ординарец светлейшего.
Полицмейстер совсем опешил.
— Простите, ради Бога! Представьте, какое недоразумение! Ко мне прибежал ваш денщик, заявивший, что какой-то незнакомый ему офицер явился на вашу квартиру и расположился как дома. Между тем в городе ходит слух, что к нам пробрался какой-то переодетый поляк, неприятельский шпион… Я и
