убийца. О, если бы я знала, я бы ни за что не села в одну карету с Мейтлендом!»
Занавески на окнах кареты задернуты, она понятия не имеет в какой части Лондона они теперь едут. Как это узнать, не вызвав его подозрений?
Она бросает быстрый взгляд на его руку.
— Похоже, ваш порез уже совсем зажил — говорит она. — Можно, я посмотрю поближе?
Он протягивает ей руку; не заметно, чтобы его обеспокоила неожиданная смена темы разговора.
— Здесь темно. Вы не против? — Она кивает в сторону окошка.
— Конечно, — пожимает плечами он.
Она освобождает надетое на крючок под окошком кольцо, поднимает занавеску и закрепляет ее вверху. Так, кажется, это Холборнский мост. К югу виднеется огромная строительная площадка. Ага, это мистер Равенскрофт осуществляет свой проект. Поток пущен вдоль восточного берега речки, а с западной ее стороны обнажилось грязное дно. В этой грязи копошатся десятки рабочих; под дождем их нечеткие фигуры, кажется, движутся хаотично и без всякой цели. «Интересно, здесь ли сам ученый», — думает она, повернув руку Мейтленда поближе к свету.
— Надо же, совсем незаметно, рука как новенькая, — говорит она. — Вы все еще питаете неприязнь к докторам?
Она надеется отвлечь его внимание, не показать, что ее интересует на самом деле: впереди виднеется оживленная улица, где карету можно попробовать остановить.
— Все врачи — шарлатаны, они только делают вид, что много знают, но сами делать ничего не умеют. Я еще не встречал такого доктора, который спас бы человеку жизнь, а вы?
— Почему же, встречала, хотя вы правы, их не так много, как хотелось бы, — отвечает Анна — Поэтому вы на них и сердиты — ни один из них не мог спасти жизнь принцессы?
— Они всем врали, что она умерла от болезни, хотя сами знали, что это не так.
— Мой отец не врал. И за это его удалили от двора.
— А мне он говорил совсем другое.
Он снова говорит вызывающе и смотрит на нее подозрительно, словно поймал ее на лжи.
Лицо ее неожиданно краснеет — она не может сдержать нахлынувший гнев. Мейтленд фактически признался в том, что он совершил это преступление.
— А когда же вы с ним говорили?
— Незадолго перед его смертью, — отвечает Мейтленд, и на лице его не видно ни тени угрызений совести, ни раскаяния. — Я спросил, если он знал правду, почему не рассказал всем, ведь он знал, что принцессу убили. А он все отрицал, говорил, что она умерла от болезни.
— Он хотел защитить меня и мою мать, — говорит Анна, — И за это вы убили его?
— Он знал правду и не захотел, чтобы все ее знали. И теперь она лежит там, в холодной могиле, она так и не обрела покой. Они все мне за это заплатят, вот увидите. Все, все заплатят!
Он смотрит ей прямо в лицо, и в глазах его сверкает дикая ярость.
— Кто заплатит?
— Все: мадам Северен, Арлингтон, король…
— Вы собираетесь убить короля?
— Я отомщу за нее, даже если сам погибну, пускай… — страстно хрипит он ей в лицо, — Я никогда не забуду, что они с ней сделали, как она страдала… она умирала, а все стояли и смотрели, будто им там спектакль устроили. А хуже всего знаете что? Мне тоже пришлось притворяться… будто я, как и они, ничего не чувствую, совсем ничего не чувствую…
Голос его пресекся; видно было, что он снова глубоко переживает все, что случилось в ту ночь.
— Она была чиста, понимаете? Она была святая. А при дворе короля Франции с ней обращались как со служанкой.
Анна снова бросает быстрый взгляд в окно. Кучер повернул лошадей, и теперь они едут не по широкой и оживленной улице, а по совсем узенькой, такой тесной, что карета едва протискивается, чуть не задевая стены домов. Побег, кажется, придется на время отложить.
— А я слышала, что принцесса наставила рога своему мужу и ждала ребенка от другого мужчины, — говорит она. — Вы и после этого станете считать ее святой?
— Ваша ирония неуместна. Она была чиста. Она была выше мнения всех этих людишек. Ее никогда никто не понимал.
— Вы считаете, что эти слухи лживы?
— Я считаю, что это не имеет никакого значения.
— Значит, она все-таки ждала ребенка?
— Да, — Глаза его вспыхнули яростью, которая не сулила ничего хорошего, — Это был мой ребенок.
— Ваш? — разинула рот Анна.
— А вы считаете, что такой человек, как я, неспособен завоевать любовь принцессы?
Анна вспоминает слова мадам Северен о том, что Генриетта Анна была несчастлива со своим супругом. И страсть юноши, который чтил, который боготворил ее, вполне могла покорить ее сердце.
— Мне кажется, я понимаю ее.
— Герцог обращался с ней ужасно, гнусно, — продолжает Мейтленд. — А я понимал ее и любил.
— Это герцог убил ее?
— Конечно.
— Лично?
— Нет. Но ее убили по его приказу, а это все равно. В тот день, когда она умерла, я слышал, как она спорила с мадам Северен. Мадам Северен говорила, что принцесса должна принять меры, иначе герцог сразу поймет, что это не его ребенок, и она будет опозорена. Мадам Северен сказала, что достала хорошее средство, у нее будет выкидыш и никто не догадается. Генриетта Анна отказалась. Она сказала, что это лекарство — яд. Герцог, конечно, шпионил за ней. И один из его фаворитов подсыпал это «лекарство» ей в ячменный отвар.
— Но зачем?
— Герцог не желал входить к ней, но он также не желал, чтобы у нее кто-нибудь был. Он не мог допустить, чтобы у нее родился ребенок от другого — от человека низкого происхождения. Его приспешники готовы были исполнить любой его приказ, и все они радовались, когда она умерла. Они ненавидели ее, их бесил сам факт, что она существует, что она молода, что она добра и красива. Что она женщина. Что делит с герцогом ложе. А теперь она в могиле, а ее убийца гуляет на свободе. Но она взывает к справедливости. Я слышу ее вопли из могилы. Неужели вы не понимаете? Они неспроста скрывают, что она была убита.
Анна незаметно опускает руку на сиденье, потом зарывает в складки своего платья. Там, в глубоком кармане, у нее хранится нож.
— А кто это «они»?
— Да все они, — нетерпеливо отвечает он, — Арлингтон, Людовик, наш король…
— Я думаю, вы ошибаетесь. Уж кто-кто, но только не король, он-то желал бы добиться справедливости в деле своей сестры.
— Но ничего для этого не сделал! Король Людовик не допустит, чтобы опорочили его брата, и Карл Стюарт его в этом поддерживает.
Карета сворачивает еще в один переулок, и теперь он немного шире прежнего. Анна понимает, что эту возможность упускать нельзя, и протягивает руку к двери.
— Не надо, — говорит Мейтленд.
Он хватает ее за руку и отдергивает ее от ручки дверцы. Другой рукой толкает ее на сиденье. Потом бросается на нее и хватает за горло. Он гораздо сильней, чем она думала. Его пальцы вцепляются ей в горло и с силой сдавливают трахею… голова кружится… значит, в мозг перестает поступать кровь, лихорадочно проносится у нее в мозгу. Она раскрывает рот, пытаясь вздохнуть, и одновременно пытается оторвать его пальцы от горла. Потом сгибает ногу и что было силы бьет коленкой ему в пах. Мейтленд сдавленно взвизгивает, и хватка его ослабевает. Она с силой отталкивает его от себя. На секунду ей кажется, что она одержала верх, но он быстро приходит в себя и наносит ей резкий удар в лицо. Голова ее со стуком бьется о стенку кареты. Удар так силен, что страшная боль пронзает ей череп и глаза ее
