По тому, как напряглось его лицо, Хани поняла, что он рассердился, но ей было все равно. Он слишком часто пытался командовать ею, и иногда ей приходилось ставить его на место.
Когда он наконец удалился, Хани прошла внутрь. Она нашла Шанталь в гостиной: та валялась на новой тахте, обтянутой роскошной золотисто-белой парчой, и читала журнал. Гордон, сидевший напротив нее, возился с перочинным ножом.
– Теперь комната действительно красива, Шанталь. Эта женщина из мебельного неплохо поработала.
На полу лежал толстый белый ковер. Кроме тахты, комнату заполняли французские стулья причудливой формы и столики на гнутых бронзовых ножках с амебообразными стеклянными крышками. На одном из таких столиков валялись остатки обеда «Хангри мэн».
– Завтра привезут растения.
– Растения – это здорово. – Шанталь, потянувшись, отложила журнал. – Хани, у нас тут с Гордоном был один разговор. В общем, мы хотели бы через пару дней уехать.
Хани похолодела.
– Что ты имеешь в виду?
Шанталь казалась чем-то озабоченной. – Гордон, лучше ты ей скажи.
Гордон сунул нож в карман.
– Хани, мы подумываем о путешествии по стране. Посмотреть Америку. И вроде как пожить самим.
Сердце Хани бешено заколотилось.
– Гордону надо подумать о карьере, – подхватила Шанталь. – Если он хочет стать художником, ему нужны вдохновение и смена впечатлений.
Хани попыталась взять себя в руки.
– Вы что, спятили оба? Я только что купила этот дом. Я же купила его для всех нас. Не можете же вы сейчас просто так взять и уехать!
Шанталь старательно избегала ее взгляда.
– Гордон говорит, что Беверли-Хиллз душит его.
– Да мы же только сегодня переехали сюда! – закричала Хани. – Как же он может его душить?
– Я так и знала, что тебе не понять. Ты только и знаешь, что кричишь на людей. И никогда даже не пытаешься понять их. Прерывисто всхлипнув, Шанталь выпорхнула из комнаты. Хани повернулась к Гордону:
– И как, по-твоему, черт побери, называется то, что ты делаешь, безмозглый болван?
Гордон выпятил свой безвольный подбородок.
– Не надо меня так обзывать! Полагаю, мы с Шанталь, если захотим, имеем право уехать.
– И на что же вы собираетесь путешествовать, позволь полюбопытствовать?
– Найдем работу. Мы уже все обсудили. Будем подрабатывать во время путешествия по стране.
– Возможно, ты и сможешь работать, только не заблуждайся относительно Шанталь. Самой тяжелой работой, которую ей доводилось когда-либо выполнять, была продажа билетов на чертово колесо, но при этом Она так часто путалась с деньгами, что, не будь Шанталь членом семьи, ее бы сразу вышибли.
– Она могла бы делать прически. Она сама говорила.
– Она также говорила, что не прочь выйти замуж за Берта Рейнольдса, но бракосочетание почему-то не состоялось.
Гордон, явно расстроенный, сунул руки в карманы.
– Но я не могу продолжать такую жизнь! Мне нужно начать рисовать.
– Ну так и начинай! – в отчаянии воскликнула Хани.
– Не думаю, что смогу рисовать здесь. Этот дом… Это соседство. Все это слишком…
– Да ты только попробуй, – умоляюще заговорила она. – Если не получится, мы всегда сможем переехать!
При одной мысли о переезде ей сделалось дурно. Она уже полюбила этот домик, но, с другой стороны, нельзя же позволить ему отобрать у нее Шанталь!
– Не знаю. Я…
– Говори, что тебе нужно? Я куплю все, что пожелаешь.
– Мне не нравится, что я все время беру у тебя деньги. Я же мужчина. И должен…
– Я стану платить тебе по две тысячи долларов в месяц, лишь бы ты оставался здесь.
Гордон в изумлении уставился на нее.
– По две тысячи долларов в месяц, пока вы здесь остаетесь. Я уже плачу за дом и оплачиваю все расходы на продукты. А эти две тысячи будут вам просто на карманные расходы.
Гордон издал горлом мягкий свистящий звук. Его лицо, казалось, осунулось, и он заговорил тихим, внезапно осипшим голосом:
– Какое ты имеешь право вот так вмешиваться в нашу жизнь?
