— Тебе не хватает только паранджи! — хмыкнул он.
Дороти оторвалась от гриля и бросила на него сердитый взгляд. В такое время суток ее чувство юмора еще спало.
— Я не желаю, повторения вчерашнего инцидента, — буркнула она. — Ты же сам хотел, чтобы я надевала что-нибудь не такое откровенное.
— Я не говорил, что я так хотел, — ответил Гатри, отодвигая стул и садясь за стол. Он уже принял душ и выглядел до отвратительности бодрым и свежим. — Я только сказал, что так бы ты выглядела менее отвлекающе.
— Что ж, я не хотела, бы снова отвлекать тебя подобным образом, — сказала Дороти и тут же вскрикнула, обжегшись о ручку допотопной сковороды. Она покачала головой и засунула палец в рот, осуждающе взглянув на собеседника. — Смотри, что из-за тебя произошло!
— А я-то тут при чем? — проговорил он с наигранным удивлением.
У Дороти не нашлось немедленного ответа. Правда заключалась в том, что, когда он находился поблизости, она чувствовала себя неуверенно и неловко, особенно занимаясь приготовлением завтрака посреди ночи.
— Уж я-то тебя, верно, не отвлекал? — продолжал Гатри с каменным лицом, хотя в глубине его серых глаз горели искорки веселья. Затем он, а наигранной серьезностью поднял воротник рубашки. — Может, мне тоже надеть еще что-нибудь сверху?
— В этом нет необходимости, — холодно ответила Дороти. — Я не нахожу в тебе ровным счетом ничего, что могло бы отвлечь меня.
Она разбила яйцо о край сковородки с такой злобой, что половина его разлилась безобразным месивом по конфорке. Бормоча проклятия себе под нос, Дороти вымыла плиту и очистила сковородку, чтобы начать все сначала. Следующее яйцо разбилось по всем правилам, и Дороти с гордостью смотрела на свое творение, но тут обнаружилось, что яичница намертво пристала к сковородке. Все попытки отделить ее были безуспешны, и дело кончилось тем, что Дороти соскребла кое-как яичницу, плюхнула получившиеся ошметки поверх бифштекса и поставила тарелку перед Гатри.
— О, чудо-яичница! — воскликнул он.
— Нечего умничать! — бросила она в ответ, падая на табуретку и протягивая руку за своим кофе. — Все равно не могу себе представить, как можно что-то есть в такую рань!
Гатри достал нож и вилку и игриво потыкал свой бифштекс, живописно обгоревший по краям.
— Неужели так будет каждое утро? — спросил он со вздохом.
— Может, ты ожидал, что я за ночь превращусь в шеф-повара из французского ресторана?
— Да нет, я имел в виду, скорее, твое настроение, — сказал он, не поднимая головы. — Ты всегда так бросаешься на людей в это время?
— Понятия не имею. Я никогда еще не поднималась в такую рань!
— Ну, возможно, ты станешь повеселее, когда привыкнешь.
— С чего тут можно веселиться? — пробурчала Дороти, дуя на свой обоженный палец. — Я замерзла, устала, да еще вот получила ожог третьей степени, готовя твой мерзкий завтрак на этой отвратительной сковородке.
Вот тут-то Гатри и заметил насчет хорошего денька.
— Дождя не будет, — добавил он убежденно.
Однако на Дороти его рассуждения не произвели впечатления, и каково же было ее удивление, когда она обнаружила, что Гатри оказался прав.
Темный влажный туман, что окутывал дом со времени ее приезда, исчез как по мановению волшебной палочки, и перед глазами Дороти открылась картина, которую раньше она никогда не видела.
Усадьба стояла на небольшом холме, выходя окнами на протоку, вдоль которой тонким оливково- зеленым барьером росли эвкалипты. За ними до самого горизонта простиралась плоская равнина: ни единого дерева, ни единого куста, ни единой полоски зелени, лишь сероватые пятна валунов и тонкая полоса красных песчаных дюн. Было что-то величественное в этом пейзаже.
Эвкалипты вокруг уходили высоко в голубизну неба; завитки их сухой коры захрустели под ногами Дороти, когда она отправилась к протоке проверить уровень воды. Он был еще весьма высок, мутные грязно-коричневые ручьи журчали у самых подножий бледных эвкалиптов.
Воздух был наполнен пением птиц, их руладами и трелями. Дороти узнала в общем гомоне знакомые крики грачей, которые казались странными и неуместными в краю, где порхали попугайчики, проносившиеся над водой синими, желтыми и зелеными стайками. Сотни маленьких белых попугайчиков- корелла, воинственно хлопая крыльями, поднялись в воздух, чтобы пересесть на новое место, потревоженные проходившей мимо Дороти.
— Ладно, ладно, я ухожу, — пробормотала девушка и отправилась обратно к усадьбе.
Она никогда не видела Биндабурру снаружи. Усадьба представляла собой длинное невысокое здание, покрытое листовым железом, которое ослепительно сияло на солнце, и окруженное с обеих сторон крытыми верандами. Позади дома теснилось несколько крепких каменных сооружений и старый дровяной сарай. Ветряная мельница возвышалась возле круглых бочек с водой, медленно вращая своими крыльями под дуновением легкого ветерка.
Такова была Биндабурра. Именно это место дядя Стив так любил, именно это место Гатри так хочет заполучить себе. Дороти медленно бродила по усадьбе. Она не могла понять, почему они так дорожили этим простым, ничем не примечательным домом, затерявшимся к серых просторах? Что делало его таким значимым для них?
Она встретила Гатри, когда тот возвращался из конюшен. Едва она взглянула на него, как Биндабурра со всем набором дворовых построек отошла в ее мыслях на задний план.
Теперь она видела только его, спокойного, уверенного, небрежной походкой приближавшегося к ней. Шляпа отбрасывала тень на его глаза, свет попадал лишь на мужественный подбородок и красиво очерченный рот.
— Проверяешь свои владения? — поинтересовался он с едва заметной усмешкой.
Дороти оторвала взгляд от его рта и кивнула. Просто решила осмотреться. Я еще не видела здесь ничего.
— Ну и как тебе здесь?
Дороти оглянулась вокруг растерянно. Она ощущала только одно: присутствие его спокойной, хорошо сбалансированной силы.
— Я ожидала другого, — проговорила она, наконец.
— А, ну если ты имеешь в виду удобства, то в этом плане Биндабурра, конечно, не успела приготовиться к твоему приезду!
Голос его был глубоким, и знакомая насмешливая улыбка трогала уголки его рта.
— Не думаю, что Биндабурра вообще готовилась меня встретить, — проговорила Дороти резко.
— Это верно, — отозвался Гатри. — Она пережила и пожар, и наводнение, и засуху, но переживет ли она такую женщину, как ты?
— Осмелюсь сказать, что она-то переживет! — заметила Дороти, подумав, что ей тоже не приходилось иметь дело с такими, как Гатри. — А вот переживешь ли ты мои обеды, это вопрос!
— Скорее, переживу ли я твою нелюбовь к ранним подъемам! — Он посмотрел на нее с высоты своего роста, одной рукой прикрыв глаза от солнца. — Сейчас ты намного приятнее. Почему бы тебе не постараться быть такой все время?
При условии, что и ты будешь таким же!
— Я не кричу на людей по утрам, — кротко возразил Гатри.
— Но ты и не ангел, причем в любое время!
— Что же такого плохого я делаю?
Дороти посмотрела на его ботинки.
— Дело не совсем в том, что ты делаешь, а в том, как ты говоришь. Даже когда ты не улыбаешься, я все равно чувствую, что ты посмеиваешься надо мной в душе… — Она замолкла, сообразив, что говорит не совсем то, что хотела. — Я имею в виду, что нам обоим стоит постараться быть дружелюбнее друг к другу, —
