«Дорогая Шугар Бет!
Я оставляю тебе каретный сарай, вокзал и, разумеется, картину, потому что ты моя единственная оставшаяся в живых родственница и, невзирая на твое поведение, свой своему поневоле брат. Понимаю, что вокзал в запустении, но к тому времени, когда я приобрела его, у меня уже не осталось ни энергии, ни денег на ремонт. То обстоятельство, что его довели до такого ужасного состояния, не слишком хорошо характеризует наш город. Уверена, ты пожелаешь немедленно продать его, но сомневаюсь, что сумеешь найти покупателя. Даже парришское общество по благоустройству города, не питает достаточного уважения к истории.
Каретный сарай — это зарегистрированный архитектурный памятник и должен охраняться государством. Сохрани студию Линкольна в прежнем виде, иначе все перейдет университету. Что же до картины… ты либо найдешь ее, либо нет.
Желаю удачи. Таллула Шелборн Кэри».
Настойчивые утверждения Таллулы, что именно она была великой любовью всей жизни Линкольна Эша, доводили Дидди до белого каления. Таллула говорила, что Эш обещал вернуться в Парриш и к ней, как только его выставка на Манхэттене закроется, но за день до этого события его сбил автобус. Дидди клялась, что картина существует исключительно в воображении Таллулы, но Гриффин с ней не соглашался.
— Картина у Таллулы, это точно. Я сам видел, — возражал он. Но когда Дидди потребовала подробностей, муж просто рассмеялся.
Таллула отказывалась показать картину, поскольку это все, что осталось от любимого, и она не собиралась потакать любителям совать нос в чужие дела и надутым индюкам-искусствоведам, которых при жизни так презирал Эш. Они просто разложат ее по косточкам, выплеснув с водой ребенка и выхолостив глубинный смысл, вложенный в работу автором.
— Мир может пялиться на нее сколько угодно после моей смерти, — твердила она, — а пока я сохраню для себя все, что имею.
Шугар Бет повернула ключ в скважине. Дверь перекосило, так что пришлось налечь на нее плечом. Стоило переступить порог, как что-то полетело ей в голову. Она взвизгнула и пригнулась. Когда сердце снова забилось в привычном ритме, она натянула шляпу пониже и прошла вглубь.
Увиденное заставило ее содрогнуться. Вонючая засохшая корка птичьего помета и грязи покрывала выщербленные старые скамьи в помещении, бывшем когда-то маленьким залом ожидания. По одной стене змеились ржавые потеки, на полу разлилась смрадная лужа, а обломки мебели валялись повсюду, как полусгнившие кости. Под кассой громоздился ворох грязных одеял, старых газет и пустых консервных банок: очевидно, здесь некоторое время ночевал какой-то бродяга. В Шугар Бет сразу взыграла застарелая аллергия на пыль, и она стала оглушительно чихать. Немного придя в себя, она вытащила принесенный с собой фонарик и принялась осматривать каждый угол.
Кроме зала ожидания, здесь были камеры хранения, кладовые, небольшое помещение за кассой и общественные туалеты — невыносимо вонючие вместилища голых труб, загаженной и разбитой сантехники и подозрительных куч всякого дерьма. Следующие два часа она ворочала поломанную мебель, ящики, покосившиеся каталожные шкафы, но обнаружила только мышиный помет и птичьи трупики, от зрелища которых тошнило. И ни следа картины.
Грязная, сморкающаяся и обессиленная, она наконец рухнула на скамью. Если Таллула спрятала картину не в доме и не в здании вокзала, то где же? С завтрашнего дня придется поискать оставшихся в живых партнеров Таллулы по игре в канасту. Они, конечно, посчитают своим долгом осуждающе пощелкать языком при виде вернувшейся блудной дочери. Но все это ближайшие друзья тетки и скорее всего знают ее тайны. Хуже всего то, что у нее остались последние пятьдесят долларов. Если она намеревается обедать каждый день, придется найти работу.
— Очаровательное местечко, ничего не скажешь.
Шугар Бет, чихнув в очередной раз, обернулась и увидела стоявшего в дверях Колина Берна. Выглядел он так, словно только что вернулся с прогулки по болотам: сапоги, темно-коричневые слаксы, твидовая куртка, взъерошенные по моде волосы. Но холодный оценивающий взгляд больше напоминал буйного охотника с Фронтира, чем цивилизованного бритта.
— Если собираетесь снова наброситься на меня, — предупредила она, — постарайтесь затянуть суспензорий как можно туже, потому что на этот раз я уже не буду такой вежливой.
— Видите ли, мое тело способно выдержать только весьма ограниченную дозу яда.
Он сунул дужку темных очков за распахнутый ворот сорочки и сделал несколько шагов внутрь.
— Интересно, что Таллула оставила вам вокзал… впрочем, и неудивительно, учитывая ее чувства к родным.
— Я продам по дешевке, если хотите купить. Выгодная сделка.
— Нет, спасибо.
— Вам он может принести целое состояние. Могли бы и выказать немного благодарности.
— «Последний полустанок» — книга о городе. Вокзал — всего лишь метафора.
— А я думала, метафора — диетический напиток. Вы всегда одеваетесь как зануда?
— По крайней мере возможно чаще.
— Дурацкий вид.
— А вы, разумеется, непререкаемый арбитр мод, — парировал он, пренебрежительно оглядывая ее грязные джинсы и пропыленную фуфайку.
Шугар Бет стащила ковбойскую шляпу и вытерла паутину со щеки.
— Вы были ужасным учителем.
— Отвратительным, — согласился он, поддевая носком сапога длинный отрезок кабеля.
— Учителя должны воспитывать в учениках уверенность в себе. Вы называли нас жабами.
— Только в лицо. Боюсь, за вашими спинами я именовал вас кое-чем похуже.
Он действительно был ужасным учителем: саркастичным, язвительным и нетерпеливым. Но иногда и блестящим.
Она вспомнила, как он читал им стихи и прозу: слова лились с языка, словно грустная музыка. Иногда в классе становилось тихо, как ночью, и она воображала, что вместе с друзьями сидит в темноте у костра, где-то далеко, на краю света. Он умел ободрить самых отстающих, так что последние тупицы вдруг начинали читать книги, спортсмены — писать стихи, а застенчивые из застенчивых — говорить у доски, хотя бы для того, чтобы защититься от его уничтожающих реплик. Она запоздало вспомнила, что он был именно тем учителем, который показал ей, как писать сочинения.
Она снова нахлобучила шляпу, заметив, как брезгливо он поглядывает на лужу стоячей воды посреди пола.
— Это правда, что вы не приехали на похороны отца? Довольно наглый поступок, даже для вас.
— Он был мертв, поэтому, думаю, даже не заметил, — пожала плечами Шугар Бет, оттолкнувшись от скамейки. — Насколько я поняла, вы снимались на обложку книги прямо здесь, на фоне вокзала. Я требую отчисления за право пользования своей собственностью. Нескольких тысяч вполне хватит.
— Можете подать иск.
Она отбросила секцию трубы.
— Позвольте спросить, что вы здесь делаете?
— Злорадствую, естественно. А что вы подумали?
Ей хотелось схватить ножку от стула и огреть его по голове, но он, несомненно, ответит ударом на удар, поэтому она вынудила себя быть сдержанной.
— Вы хорошо знали тетю?
— Лучше не бывает. — Он подошел поближе, чтобы рассмотреть окно кассы, не обращая внимания на грязь. — Как знаток местной истории, она была неоценимым источником сведений. К сожалению, мировоззрение ее казалось мне чересчур ограниченным. Поэтому особой моей симпатией она не пользовалась.
— Уверена, что это мешало ей спать по ночам.
Он провел пальцем по железному пруту, вынул белоснежный носовой платок и вытер собранную пыль.
