материалы к книге в «Старом Мисе», и большинство гостей собирались приехать из Оксфорда.
Большинство, но не все.
— Сколько местных, говорите, вы пригласили?
Он не показал ей официального списка гостей, и она не успокоится, пока не узнает, что не будет вынуждена прислуживать тем, кого хотела бы всячески избегать.
— Я уже говорил: двое здешних библиотекарей, которых вы не знаете, а также Эрон Лири и его жена.
Эрон, теперешний мэр Парриша, учился в школе вместе с Шугар Бет, но так как был президентом шахматного клуба и к тому же черным, они вращались в разных кругах. Она помнила его милым, серьезным мальчишкой, так что, возможно, в свое время не пыталась делать ему пакости. Прислуживать однокласснику унизительно, но, поскольку он мэр, такое можно вынести.
— А как насчет его жены?
— Карис. Прелестная женщина.
— Не увертывайтесь. Вы понимаете, о чем я.
— Мы уже все обсудили.
Шугар Бет потянула за кончик одеяла.
— Имя Карис ни о чем мне не говорит.
— Кажется, она из Джексона.
— Почему вы сразу этого не сказали?
— Простите. Неужели я невольно дал понять, что собираюсь облегчить вам жизнь?
— Просто странно как-то, что у вас так мало друзей в Паррише. Впрочем, если хорошенько поразмыслить, тут нет ничего странного.
Он снял часы.
— Завтрашний обед — чисто деловое предприятие.
— Знаю. Чтобы отблагодарить людей, которые помогли вам с «Отражениями». Но разве здесь, в городе, таких не больше, чем в Оксфорде?
— Ваша тетка умерла. Хэнк Уидерз в больнице, а миссис Шейбл уехала к дочери в Огайо. Может, закончим этот разговор?
Он стал неспешно расстегивать рубашку. Как особа, ответственная за стирку, она знала, что он не носит нижнего белья, но предпочитает трусы-'боксеры' в ярких тонах. Похоже, она чересчур много о нем знала.
— Могли бы по крайней мере подождать, пока я не уйду, прежде чем раздеваться, — сухо процедила Шугар Бет, которой совсем не нравилось то неоспоримое обстоятельство, что его присутствие неизменно выводило из комы ее внутреннюю порочную сущность.
— А это вас беспокоит?
Эротическое пип-шоу продолжалось. Одна пуговица сменялась другой. Под неотступным взглядом Колина хотелось поежиться.
— Только потому, что я видела ту книгу, которую вы читали.
Полы рубашки разошлись.
— И какую же именно книгу я читал?
— «Эротическую жизнь викторианского джентльмена». Тоже мне, джентльмен! Уж скорее бродячий пес! Там целые главы посвящены хозяевам и горничным!
Он со зловеще-надменным видом сунул большой палец за пояс слаксов.
— Воображаете, что мне в голову могут прийти кое-какие идеи?
— Не то что воображаю, а знаю наверняка. Догадаться нетрудно.
Он хмыкнул и исчез в гардеробной. Ей нравилась эта комната, роскошь полированных полок вишневого дерева и оловянной фурнитуры, красивые ящички, вешалки и отделеньица, запах импортной ткани и заносчивости.
— Это своего рода исследования, — пояснил он из гардеробной. — А с чего это вы шарили в моем кабинете?
— Убирала ваше дерьмо.
И искала рукопись «Отражений», хотя признаваться в этом не собиралась.
Шугар Бет поправила абажур на лампе.
— Глава, повествующая об аукционе девственниц, омерзительна.
— Ну и ну, да вы всерьез взялись совать свой нос в каждую щель.
— Мне необходима интеллектуальная стимуляция, иначе я просто загнусь на этой работе.
Он не закрыл дверь, так что она подошла поближе и заглянула в комнату.
— Не думаю, что речь идет о каких-то исследованиях. По-моему, вы просто извращенец.
— Какое грубое определение! Кстати, где мои спортивные трусы?
На нем все еще были брюки, но рубашка исчезла. Интересно, каким это образом та тощая грудка, которую она помнила еще со школьных времен, превратилась в нечто столь великолепное?
Он вызывающе подбоченился, и Шугар Бет, сообразив, что от нее ждут ответа, облизнула губы.
— Понятия не имею.
Его спортивные трусы лежали на той полке, где он их оставил, но к чему облегчать ему жизнь? Он-то этого делать не собирается!
Она заметила его ремень, перекинутый через тиковую скамью посреди гардеробной. Берн был крайне аккуратен, и она подозревала, что он всячески старается не разбрасывать вещи, чтобы потом не убирать за собой.
— Я думала, что вы упражняетесь по утрам.
— И днем тоже, когда взбредет в голову.
— И сегодня вам взбрело в голову, потому что снова застряли, верно?
— Вам что, нечего делать? Может, отмыть что-нибудь особенно грязное?
— Вы швыряете на пол так много бумаги, что я подумываю купить вторую корзинку для кабинета.
— Не угодно ли отвернуться, пока я снимаю штаны?
— Это едва ли не единственное преимущество моей работы, так что нет, не угодно.
Посторонний вряд ли определил бы, является ли легкий изгиб уголков губ улыбкой или выражением презрения, но ей нравилось твердить себе, что он находит ее куда более забавной, чем хотел бы. Поэтому она прислонилась к косяку.
— Итак, можете объяснить, почему вдохновение вас покинуло? В нормальных условиях я рекомендовала бы секс-сцену — кстати, если припоминаете, я питаю к ним особое пристрастие, — но после того, что прочла сегодня в гнусной книжонке, просто опасаюсь вас воодушевлять.
— Это долгая и сложная история, и я пытаюсь ввести новый персонаж. Эта дама причиняет мне немало неприятностей, вот и все.
— Шерше ля фам.
— Совершенно верно.
Он поднял брошенный ремень, очевидно, только затем, чтобы лишний раз подействовать ей на нервы.
— Фанни — одна из главных героинь. Молода, благородна, хорошо воспитана, но бьется в тисках условностей викторианского общества.
— Ее можно олицетворить с… эй, это мое имя!
Единственный раз в жизни ей, похоже, удалось застать его врасплох.
— О чем это вы?
— Мое настоящее имя — Фрэнсис Элизабет Кэри.
— Я этого не знал.
— Разумеется, знали. Никто и никогда меня так не называл, но это имя стоит во всех школьных документах.
— Значит, давным-давно забыл.
— Сильно в этом сомневаюсь.
Он пропустил ремень сквозь пальцы.
