— Это расскажешь кому-нибудь другому.
— Видишь ли, — начала Нили, — бывает, и довольно часто, что женщина свяжется с совершенно неподходящим типом и все такое… ну ты сам понимаешь.
— Насколько неподходящим?
— Достаточно неподходящим, чтобы я ушла из дома. И больше мне не хочется об этом говорить.
— Боишься, что он станет тебя преследовать?
— Сейчас вряд ли, — осторожно обронила она. — Но кто знает?
— И у тебя нет друзей, которые могли бы помочь? Или родных?
— Попозже я к ним обращусь.
— А работа?
— Мне пришлось уволиться.
— И ты не обращалась в полицию?
Похоже, она с каждой минутой увязает все глубже.
— Видишь ли, вряд ли это разумно… пока.
— Как его зовут? Отца ребенка.
— Зачем тебе знать?
— Если кто-то сидит у нас на хвосте, не желаю, чтобы меня застали врасплох.
На ум пришло единственное имя, и то потому, что она недавно просматривала видеозапись «Титаника».
— Лео. — Нили судорожно сглотнула. — Лео… Джек.
— Идиотское имя.
— Возможно, оно вымышленное. Такой уж он парень.
— Если он так плох, зачем ты с ним связалась?
— Проблемы взаимозависимости.
Мэтт с недоумением вытаращился на нее. Ответ показался ей достаточно остроумным, но Мэтт, очевидно, не совсем понял, поэтому она пояснила:
— Мы друг без друга не могли. Кроме того, он настоящий красавец. Светло-каштановые волосы, чудесные глаза, идеальная фигура. Правда, плавает ужасно. Немного молод для меня, но…
— Слишком поздно я поняла, что у него крыша съехала, — поспешно добавила Нили.
— А как он относится к ребенку?
Нили попыталась представить реакцию Леонардо Ди Каприо, узнавшего о том, что она от него беременна. Должно быть, он немало удивился бы.
— Он ничего не знает.
— Значит, ты давно его не видела?
На этот раз Нили не забыла о подушке.
— Довольно давно. Его не было в городе, когда я позаимствовала машину. Повторяю, мне не хочется об этом говорить. Не слишком приятная тема.
Мэтт ответил долгим пронизывающим взглядом. Интересно, поверил ли он хотя бы одному слову? Похоже, он видит ее насквозь.
— Глядя на тебя, трудно поверить, чтобы ты спуталась с шизом.
— Ты меня не знаешь.
— Уже успел узнать. Даже позволю себе предположить, что в твоих жилах течет голубая кровь. Посещаешь епископальную церковь?
— Пресвитерианскую.
— Это почти одно и то же. Ты, очевидно, умна, хорошо образованна, хотя никогда и не жила среди простых смертных и витаешь в облаках.
Нили раздраженно передернула плечами.
— Можно подумать, у меня одной украли машину! А мама и папа были бы счастливы, узнав о голубой крови!
— Замечала, что, когда врешь, у тебя губы кривятся?
Нили чопорно поджала губы.
— Твоим доброте и великодушию нет предела!
— Ладно, так и быть, считай, я от тебя отцепился, — засмеялся Мэтт. — Но помни: ты едешь с нами, пока приглядываешь за девочками, а сегодня ты показала себя не с лучшей стороны.
Ничего, шантаж — оружие обоюдоострое.
— Тебе лучше быть повежливее, иначе оставлю вас втроем. Представляешь: ты, Люси и крошка Батт. Ну разве она не настоящая милочка, когда зовет папу? — И, наградив его, как она надеялась, вызывающей улыбкой, Нили ускорила шаг, оставив его позади.
Ах, все это так не похоже на Корнилию! И так здорово!
Мэтт улыбнулся ей вслед. Да, нужно отдать должное леди — самообладание у нее отличное. И осанка что надо. Сзади и не скажешь, что она беременна.
Он неожиданно осознал, что хочет увидеть ее без большого живота, в сексуальном черном белье.
Не часто его шокировали собственные мысли, но на этот раз именно так и было.
Улыбка Мэтта поблекла. Он всегда избегал дам в интересном положении, а тут вдруг мысленно раздел одну.
Он передернул плечами.
Отношения Мэтта с женским полом никогда не были простыми. И не мудрено: детство и юность, проведенные в женском обществе, заставляли его искать мужского. Он обожал пропахшие потом раздевалки, дружеские посиделки и яростные политические дебаты. Ему нравились оглушительные вопли и кровавые схватки на хоккейном поле. Он употреблял шампунь без отдушек. Никаких цветочных, овощных или фруктовых запахов. Никаких розовых купальных шапочек на раковине ванной, никаких лифчиков, свисающих с душевой насадки. В шкафчике под раковиной стоял только крем для бритья вместо коробок прокладок на каждый день, прокладок для критических дней и тампонов всех форм и размеров. Он мужчина! И хочет жить в окружении чисто мужских вещей. К несчастью, самым лучшим для мужчины считается секс с потрясающей женщиной.
Эту дилемму он разрешал простейшим способом: абсолютно откровенно объяснял женщинам едва ли не при первой встрече, что уже отбыл свой срок в качестве семейного человека и больше не намеревается совать голову в петлю. Ну а потом излагал правила: фантастический секс, взаимное уважение и полная свобода. И никаких обязательств.
Однако всегда находились женщины, которых неодолимо влекло к нему. Попадались и такие, кто убеждал себя, что все-таки можно привести Мэтта к алтарю, хотя он никак не мог взять в толк, почему им так хочется захомутать человека, испытывающего глубочайшее отвращение к семейной жизни. Муж из него никудышный, а отец — и того хуже.
Его до сих пор коробило при воспоминании обо всех оплеухах, которые он отвешивал сестрам, когда был еще мал и не знал иного способа их приструнить. Чудо, что он их не покалечил!
Мэтт швырнул банку из-под шипучки в урну для мусора и сунул руки в карманы. Хоть одно хорошо во всей этой истории — не остается времени терзать себя размышлениями о том, как он ухитрился собственными руками поставить крест на своем будущем.
Вскоре после того как он окончил колледж, умерла мать и вся забота о семье легла на его плечи. Мэтт работал как вол, двадцать пять часов в сутки, чтобы сделать карьеру. И его труды окупились, когда из провинциальной газеты он перешел в «Чикаго ньюс бьюроу», а оттуда в «Стэндард». У него была всегда интересная работа в большом городе, деньги в банке, верные друзья, и даже оставалось время, чтобы играть в хоккей. Правда, иногда ему казалось, будто он так и не узнал, что такое настоящее счастье… но ведь не все в мире совершенно.
И тут появился Сид Джайлз. Он воплощал в жизнь проект программы теленовостей, названный «Байлайн», и просил Мэтта стать генеральным продюсером. Хотя Мэтт не имел никакого опыта работы на телевидении, его профессиональная репутация считалась безупречной, а Сиду необходимо было придать
