— Я не собираюсь делать ничего подобного.
— Что ты хочешь этим сказать? — поразилась Кит. Ей необходима эта скачка! Она хотела потягаться с ним в таком деле, где его рост и сила не дают преимуществ. В седле все различия между мужчиной и женщиной исчезают.
— Только то, что сказал.
— Неужели герой Мишинери-Ридж боится потерпеть поражение от женщины на глазах у своих работников?
Кейн слегка прищурился от неестественно яркого солнца.
— Мне нечего доказывать, и тебе не удастся поймать меня на удочку.
— Почему же ты в таком случае приехал сюда?
— Ты слишком расхвасталась там, у прядильни, вот я и решил убедиться, есть ли хоть капля правды в твоих словах.
Кит положила ладонь на луку и улыбнулась:
— Я не хвасталась. Просто констатировала факт.
— Болтовня немногого стоит, Катарина Луиза. Посмотрим, какова ты в деле.
И прежде чем она успела ответить, он пришпорил коня. Она растерянно смотрела, как Вандал перешел с легкой рыси на галоп.
Для человека его размеров Кейн идеально держался в седле: свободно и прямо, словно прирос к спине коня… Кит поняла, что как наездник он ничем ей не уступает. Еще одна заноза в сердце. Еще один пункт в списке обид.
Она пригнулась к самой гриве Соблазна и прошептала:
— Ну же, парень, давай покажем ему!
И Соблазн показал. Показал все, на что способен. Сначала они скакали голова в голову с Вандалом, но, почувствовав, что Соблазн так и рвется вперед, она дала ему волю. Свернув в сторону от поля, они поскакали по открытому лугу. Конь летел как ветер, стелясь над землей, и для Кит все окружающее исчезло. Осталось только непередаваемое ощущение свободы и счастья. Великолепное животное словно срослось с всадницей.
Впереди она заметила низкую живую изгородь и, чуть сжав бока Соблазна, направила его туда.
Когда они подскакали ближе, Кит подалась вперед, продолжая стискивать бока животного. Соблазн без малейшего труда взял препятствие, и Кит ощутила мощь и силу его мышц.
Она неохотно натянула поводья и обернулась. Пока и этого достаточно. Если она станет подгонять коня, Кейн обвинит ее в безрассудстве. Не стоит давать ему предлог для отказа, иначе не видать ей Соблазна.
Кейн ждал ее на лугу. Она остановила коня и вытерла рукавом пот со лба. Седло Кейна слегка скрипнуло.
— Неплохо, совсем неплохо.
Кит молчала в ожидании вердикта.
— Ты и в Нью-Йорке такое вытворяла, когда ездила верхом?
— Ну… я не назвала бы это ездой, — призналась она. Кейн повернул обратно.
— Значит, завтра ты ходить не сможешь. Наверное, все себе отбила.
И больше он ничего не хочет ей сказать?
Она с минуту смотрела на удалявшуюся спину Кейна, прежде чем пришпорить Соблазна и догнать его.
— Ну?
— Что «ну»?
— Ты позволишь мне взять эту лошадь?
— Почему бы и нет? При условии, что ты не станешь портить ее дамским седлом.
Кит расплылась в улыбке и подавила желание снова пуститься вскачь.
Она снова обогнала Кейна и оказалась во дворе гораздо раньше. Пока Сэмюел держал коня под уздцы, она спрыгнула на землю и сосредоточенно нахмурилась.
— Дай ему как следует остыть, — велела она помощнику конюха. — И покрой попоной. Я сегодня не жалела его.
Кейн подъехал как раз вовремя, чтобы услышать приказ.
— Сэмюел почти такой же хороший конюх, каким была когда-то ты, Кит, — сообщил он, спешившись. — Правда, штаны идут ему куда меньше, чем тебе.
Целых два с половиной года Софрония неутомимо наказывала Магнуса Оуэна за вмешательство в свою жизнь. За то, что посмел встать между ней и Бэроном Кейном. И теперь дверь задней гостиной, которой она пользовалась как своим кабинетом, с силой распахнулась.
— Я слышал, ты хотела меня видеть, — произнес Оуэн. — Что-то случилось?
Служба надсмотрщика в «Райзен глори» изменила его. Мускулы под мягкой коричневой рубашкой и темными брюками налились и окрепли, и теперь в нем ощущалась некая особенная, приобретенная тяжким трудом выносливость, которой раньше не было. Лицо по-прежнему оставалось гладким и красивым, но сейчас, как всегда в присутствии Софронии, в уголках глаз появились напряженные морщинки.
— Ничего особенного, Магнус, — со снисходительным видом отмахнулась Софрония. — Насколько мне известно, ты сегодня собрался в город, а мне понадобились кое-какие припасы.
Не поднимаясь со стула, она протянула список, заставив Магнуса подойти к ней.
— Ты оторвала меня от работы только для того, чтобы сказать об этом? Я тебе не мальчик на побегушках! — прошипел Магнус, вырвав у нее список. — Почему ты не послала Джима?
— А я об этом и не подумала, — хмыкнула Софрония, испытывая извращенную радость при мысли о том, что она так легко смогла вывести Магнуса из себя. — Кроме того, Джиму поручено вымыть окна.
Магнус сжал кулаки.
— Должно быть, мытье окон куда важнее, чем забота о хлопке, благодаря которому эта плантация еще держится.
— Ну и ну! Высокого же мнения ты о себе, Магнус Оуэн! — усмехнулась Софрония, вставая. — Воображаешь, что плантация разорится только потому, что надсмотрщик на несколько минут покинул поля?
Крохотная жилка задергалась на лбу Магнуса. Шершавая от работы ладонь уперлась в бедро.
— Не очень-то нос задирай, женщина, тебе это не к лицу. Смотреть уж больно неприятно. Кое-кому следует немножко укротить тебя, прежде чем попадешь в настоящую беду.
— Кое-кому? Уж не тебе ли? — фыркнула Софрония и, вскинув голову, выплыла в коридор.
Магнус, обычно настолько спокойный, что разозлить его было почти невозможно, сейчас выбросил руку вперед и, как клещами, сжал ее запястье. Софрония охнула от неожиданности, когда он втащил ее обратно в гостиную и захлопнул дверь.
— Ну да, верно, — протянул он, вдруг обретя знакомый мягкий говорок своего детства, — я и позабыл, что миз Софрония слишком хороша для нас, бедных ниггеров.
Ее золотистые глаза гневно сверкнули, когда он притиснул ее к двери.
— Отпусти! — взвизгнула она, толкнув его в грудь, но, хотя они были одного роста, Магнус оказался куда сильнее. С таким же успехом она могла пытаться сдвинуть тростинкой могучий дуб. — Отпусти меня!
Напрасно. То ли он не расслышал панических ноток в ее голосе, то ли до смерти устал от постоянных издевок — как бы там ни было, вместо того чтобы разжать руки, он лишь усилил хватку, пригвоздив ее плечи к лакированным доскам. Раскаленное тело Магнуса обжигало даже сквозь юбки.
— Значит, миз Софрония думает, что если изображать из себя белую леди, то, проснувшись в одно прекрасное утро, она и в самом деле окажется белой. И тогда ей не придется никогда больше разговаривать с черномазыми… разве что надо будет отдавать приказы.
Софрония повернула голову и зажмурилась, пытаясь не видеть его презрительной гримасы, но
Магнус и не думал ее щадить. Голос стал мягче, но слова ранили хуже острого ножа.
— Будь миз Софрония в самом деле белой, ей не пришлось бы обращать внимание на чернокожего, жаждущего заключить ее в объятия, сделать своей женщиной и иметь от нее детей. Зачем ей беспокоиться,
