Прогремел выстрел. Пуля отколола кусочек кирпича слева от карты. Кейн снова прицелился и спустил курок. На этот раз ему удалось попасть в верхнюю часть карты.
Кит затаила дыхание, молясь, чтобы муж промазал, молясь, чтобы попал в цель, запоздало жалея, что навязала ему это состязание.
Кейн выстрелил. К небу поплыло облачко дыма, и единственная пика в центре карты исчезла, разорванная пулей.
Присутствующие словно обезумели. Даже южане временно забыли свои обиды, радуясь, что природный закон мужского превосходства в очередной раз подтвержден. Они окружили Кейна. Посыпались поздравления:
— Ну вы и стрелок, мистер Кейн!
— Большая честь — стать свидетелем такого искусства!
— Изумительно, хотя состязаться с женщиной совсем не то, что с настоящим соперником, вы согласны?
Каждое слово резало уши. Пока его хлопали по плечам и награждали похвалами, он смотрел поверх голов на одиноко стоявшую в сторонке Кит. В опущенной руке все еще зажат револьвер.
Кто-то из северян сунул ему сигару.
— Эта ваша женщина совсем неплоха, но после всего, что было, я по-прежнему нахожу, что стрельба — дело мужское.
— Тут вы правы, — согласился другой. — Никогда не сомневался, что любой мужчина даст сто очков вперед самой умной женщине.
Но Кейн не испытывал ничего, кроме презрения к этим людям, которые посмели так покровительственно отзываться об умении Кит. Сунув сигару дарителю, он брезгливым взглядом обвел мужчин.
— Идиоты! Да если бы она не пила шампанского, у меня не было бы ни единого шанса. И клянусь Богом, у всех вас тоже, — бросил он, прежде чем повернуться и выйти, оставив собравшихся в полном изумлении.
Кит, потрясенная столь неожиданной защитой, почти швырнула револьвер Веронике, подхватила юбки и бросилась за мужем. И нашла его в спальне. Кейн бросал вещи в открытый саквояж.
— Что ты делаешь? — выдохнула она. Кейн не потрудился поднять глаза.
— Еду в «Райзен глори».
— Но почему?
— Пришлю за тобой экипаж послезавтра, — буркнул он, не отвечая на ее вопрос. — К тому времени меня уже там не будет.
— Что с тобой? Почему ты вздумал уехать?
Кейн, по-прежнему не глядя на нее, бросил рубашку в саквояж и медленно, подчеркивая каждое слово, выговорил:
— Я от тебя ухожу.
Кит что-то протестующе пробормотала.
— Лучше убраться сейчас, пока я еще не совсем упал в собственных глазах. Но не волнуйся. Первым делом я увижусь с адвокатом и составлю дарственную на твое имя. Получишь свою «Райзен глори» и больше можешь не волноваться, что драгоценную плантацию снова у тебя отберут.
Сердце Кит беспомощно трепыхалось пойманной птицей.
— Я тебе не верю. Ты не можешь вот так просто взять и уйти. А прядильня?
— Теперь с ней и ребенок справится. А может, я ее продам. У меня уже есть предложение. — Вслед за рубашкой в саквояж полетели щетки. — Я устал бороться с тобой, Кит. Оставляю тебе поле боя.
— Но я не хочу, чтобы ты уезжал! — вырвалось у нее, прежде чем она успела опомниться. И, поняв, что это правда, не захотела брать слова назад.
Кейн наконец соизволил вскинуть голову. Губы сложились в привычную издевательскую ухмылку.
— Неужели? Это ведь ты изо всех сил старалась избавиться от меня любым способом все эти годы.
— Но это совсем другое. «Райзен глори»…
Кейн ударил ладонью по кроватному столбику с такой силой, что тяжелое сооружение закачалось.
— Я больше не желаю слышать о «Райзен глори»! Никогда, понятно? Черт возьми, Кит, это всего лишь плантация! Не святыня и не храм!
— Ты не понимаешь! И никогда не понимал! «Райзен глори» — это все, что у меня есть!
— Да, ты уже это говорила, и не раз, — спокойно кивнул он. — Может, хоть сейчас попытаешься понять, в чем тут дело?
— Что ты хочешь сказать? — ахнула Кит и, пошатнувшись, схватилась за спинку кровати.
— Что ты не умеешь отдавать. Совсем как моя мамаша. Присасываешься к мужчине, пока не выкачаешь из него всю кровь. Но будь я проклят, если кончу, как мой отец. Поэтому и ухожу, пока не поздно.
— Между мной и Розмари нет ничего общего! Ты просто не в силах смириться с тем, что я не сгибаюсь перед тобой. И не позволяю диктовать, как мне жить.
— Я никогда не хотел этого, — вздохнул Кейн. — Если бы мне была нужна жена, которую можно растоптать, я давно нашел бы такую. Я не старался заставить тебя плясать под мою дудку. Но и под твою плясать не желаю. — Он закрыл саквояж и принялся застегивать кожаные ремни. — Когда мы поженились… после той, первой ночи… я отчего-то вообразил, что между нами все будет хорошо. И ошибся. Решил, что был дураком и что больше не коснусь тебя. Но ты пришла сама, в — этом черном неглиже, такая испуганная и полная решимости настоять на своем, что я забыл о собственной глупости и позволил тебе завладеть моими мыслями.
Он поднял саквояж, выпрямился и шагнул к Кит. Его глаза были полны боли, пронзившей Кит, словно собственная боль. Ставшей ее собственной болью.
Кейн коснулся ее щеки.
— Когда мы занимались любовью, — хрипло пробормотал он, — сразу становились единым целым. Ты никогда ничего не таила. Отдавала мне свое исступление, нежность и сладость. Но утром все менялось. Между нами не было ни доверия, ни понимания… поэтому все так и кончилось. — Он легонько провел пальцем по ее пересохшим губам и прошептал едва слышно: — Иногда, вонзаясь в твое лоно, я хотел наказать тебя. Причинить боль. И ненавидел себя за это. Но последнее время часто просыпался в холодном поту, опасаясь, что когда-нибудь не выдержу и сорвусь. Сегодня, увидев тебя в этом платье, наблюдая, как ты флиртуешь со всеми этими мужчинами, я понял, что пора убираться. Мы все равно не сможем ужиться. Начали плохо и кончили плохо. У нас не было ни единого шанса.
Кит стиснула его руку и подняла полные слез глаза. Влага расплывалась, мешала ясно видеть, но ей было все равно.
— Не уходи. Еще не поздно. Если мы оба попробуем…
Кейн покачал головой.
— Во мне ничего не осталось. Я весь изранен, Кит. И душа. И сердце.
Нагнувшись, он прижался губами к ее лбу и вышел из комнаты.
Верный своему слову, Кейн исчез еще до ее возвращения в «Райзен глори», и весь следующий месяц Кит бродила по дому как сомнамбула. Она потеряла счет времени, забывала о еде и часто запиралась в спальне, которую когда-то делила с мужем. Вскоре приехал молодой адвокат с приятным лицом и скромными манерами и привез с собой груду документов: дарственную на право владения «Райзен глори» и разрешение, дающее ей право контроля над трастовым фондом. Она получила все, что хотела, но никогда еще не была так несчастна.
«Он отдает книги и лошадей, прежде чем успевает привязаться к ним…»
Поверенный объяснил, что деньги, взятые Кейном из фонда на ремонт прядильни, полностью возмещены. Кит внимательно слушала, но ей было все равно.
Магнуса, явившегося за приказаниями, она отослала. Софрония пыталась заставить ее поесть, но Кит молча отворачивалась. Она даже ухитрилась игнорировать кудахтанье мисс Долли.
Как-то в унылый февральский полдень, когда Кит сидела в спальне, делая вид, что читает, Люси объявила о приезде Вероники Гэмбл.
— Скажи, что я себя неважно чувствую, — обронила Кит.
