потер ее соски. Они стали еще тверже, и ему мучительно захотелось провести по ним языком. Но он еще не насытился поцелуями.
Возможно, с ней происходило то же самое, потому что он ощутил, как кончик ее языка скользнул в его рот, и, несмотря на всю хренотень, которую нес относительно своей неутомимости, Кенни понял, то сейчас взорвется.
Он со стоном потянул ее к кровати, но смена места действия отнюдь не дала ему возможности прийти в себя и немного опомниться. Он просто должен был видеть ее всю и, когда они утонули в матрасе, нашел в себе силы отстраниться на несколько дюймов.
Эмма тяжело дышала, и теплый воздух шевелил волосы, совсем как теплый летний ветерок.
— Вы… не можете ли вы раздеться?
Это не прозвучало командой. Скорее тихой мольбой, и его рука метнулась к застежке брюк. Он попытался расстегнуть молнию, но ширинка так натянулась, что пришлось возиться с замочком, как какому-то подростку-молокососу.
Но тут он отвлекся на созерцание ее вздымающейся груди. Больше он ни минуты не может ждать.
Зацепив пальцем края ворота, Кенни рывком раздвинул халат. Ткань зацепилась за сосок, но тут же соскользнула, открыв белоснежное, пронизанное голубыми жилочками полушарие, увенчанное сморщенным розовым бутончиком и обрамленное черным шелком. Он немедленно захотел попробовать его на вкус.
Эмма ощутила, как его губы коснулись ее соска, и забыла, что нужно дышать. Его губы обдали ее теплом, язык неустанно трудился, обводя чувствительные кончики. Она сейчас улетит, улетит неведомо куда.
Эмма вцепилась в гладкую поверхность покрывала, как в надежный якорь.
Он принялся нежно посасывать.
Эмму попеременно обдавало жаром и холодом. Слезы туманили глаза. Хоть бы это никогда не кончалось! Она умрет, если он остановится!
Из красивого ничтожества, которого она наняла на ночь, он превратился в ее первого возлюбленного. Бесконечно дорогого ей.
Кости, казалось, плавились и таяли. Она почувствовала легчайшее нажатие ногтя сквозь шелк, покрывавший ее другой сосок. Ее тело загорелось огнем.
— Не могу… мне этого не вынести… — выдавила она.
Вместо ответа он продолжал ласкать ее. Сдавил другой сосок и стал перекатывать между пальцами.
Эмма никогда еще не испытывала такой томительной, такой тянущей боли. Соленые капли слез падали на подушку. Уже на грани экстаза Эмма раздвинула ноги, мысленно умоляя, чтобы он дотронулся… там… Всего лишь одно легчайшее прикосновение. Больше ей ничего не нужно.
Он снова сжал пальцы, и она тихо всхлипнула.
Кенни приподнял голову и нахмурился, заметив, что она плачет.
— Я сделал вам больно?
Но язык не слушался ее. Она была не в силах ответить. Вместо этого лежала как последняя шлюха, раздвинув бедра под смятым шелком, подставляя ему грудь.
Кенни стянул брюки. Восставшая плоть поднимала черный шелк плавок, мешавших Эмме увидеть внушительную мраморную колонну. Она пыталась набраться храбрости, чтобы молить его не останавливаться, заклинать избавиться от плавок, сжечь их к чертовой матери.
Кенни отодвинулся к краю кровати и провел рукой по волосам.
— Может, немного снизим темп? Что скажете? — хрипло спросил он.
— Нет! — воскликнула Эмма.
Кенни уставился на нее.
Эмма облизнула губы. Вытерла глаза рукавом халата. Глотнула воздуха. Не позаботилась запахнуть халат.
— Нет, — выдохнула она, подбирая под себя ноги. — Все… все в порядке.
— Я немного увлекся.
— По правде говоря… вовсе нет. То есть, конечно, увлеклись, но я не… то есть мне нравилось, что вы…
Господи, что она несет?
Она отвернулась, пытаясь собраться с мыслями. И поняла, что в комнате тихо играет музыка. Это немного ободрило Эмму, и она обрела способность замечать детали. На комоде лежал бумажник вместе с грудой мелочи. На полу валялись носки. Зеркальная дверца встроенного шкафа была приоткрыта.
Эмма снова втянула в себя воздух.
На прикроватном столике лежало несколько книг, включая монографию по истории Техаса и биографию Теодора Рузвельта. Пара журналов по гольфу. На обложке одного — огромная фотография. Кто-то знакомый… Кажется, она узнает…
Странно. Здесь у нее ни одного…
Эмма пригляделась пристальнее и почувствовала, как от лица отхлынула кровь.
Глава 4
Эмма не помнила, как схватила журнал, но он каким-то чудом оказался у нее в руке. Значит, успела…
Она тупо глазела на обложку. Буквы плыли перед глазами:
— Гм… Эмма!
Она отодвинулась от Кенни как можно дальше и свободной рукой стянула края халата.
Фотограф удачно схватил момент, когда Кенни бил по мячу. Корпус повернут вполоборота, клюшка повисла в воздухе.
Огненные языки ярости медленно развертывались в ней. До сих пор она считала, что не переживала ничего унизительнее тех моментов, когда признавалась Джереми Фоксу в своих чувствах, но это… это в сто раз хуже! Ну найдется ли на свете идиотка глупее и наивнее?!
Ее водитель оказался миллионером, сумевшим затащить в постель безмозглую дурочку!
Эмма запустила журналом в стену, вскочила с постели и, спотыкаясь, бросилась в ванную за вещами.
— Не считаете, что нам следует потолковать об этом? — окликнул Кенни.
Она вернулась с охапкой одежды и, промчавшись мимо, направилась к себе.
— Леди Эмма!
Она метнулась в свою комнату, повернула ключ в замочной скважине и принялась лихорадочно натягивать белье. Послышался легкий стук:
— Понимаю, что обложка с моим портретом пробудила в вас естественное любопытство, но почему бы нам не распить бутылочку, пока я отвечу на любые ваши вопросы?
Она проигнорировала весь этот вздор, побросала одежду в чемодан и затянула ремнями другой. Потом подхватила свои пожитки и поспешила вниз по лестнице — так быстро, как позволяла тяжесть груза.
— Эмма!
В ушах барабанным боем отдавалось биение сердца. Она добралась до выхода и стала возиться с замком.
— Эмма, уже стемнело. Куда вы пойдете?
Он возник за спиной и схватил ее за руку. Но она вырвалась и всадила угол чемодана ему в пах. Кенни взвыл и отшатнулся.
Она рванулась вперед.
Сырой ночной воздух окутал ее. Эмма представления не имела, где находится, но разве это важно? Она сознавала только, что нужно как можно скорее убраться отсюда. И старалась поддерживать в себе неугасающий огонь гнева, не дававший ей впасть в истерику. Подумать только, она считала Кенни Тревелера тупым олухом, беспросветным кретином! Как, должно быть, он смеялся над ней! Нашел себе
