больше. А над обручем целых шесть бегают, словно у петрушечника три руки. Чудо, и только!
Настасья зрителей вниманием не удостоила, набросилась на Петрушку.
– Где, муженёк, пропадал?
– На торгу торговал. Купил коровёнку, обменял на жеребёнка, жеребёнка – на собачонку, собачонку – на рубашонку.
– Не нужна рубашонка, верни коровёнку! Не то – получай.
– Ай, ай!..
Грозная супруга бросилась на Петрушку. Он – от неё. Зрители засмеялись.
– Обманула тебя борода! – кричала Настасья.
– Спасайся, Орда!
Над обручем появились четыре всадника в халатах и малахаях. Зрители присмирели. Смех разом умолк.
А Петрушка как бросится на ордынцев. Только их и видели. Один за другим – все вниз попадали.
– Молодец, Петрушка! Как есть, герой! Нашим бы князьям так, а не друг с дружкой биться! – кричали люди.
Настасья и бородатый мужик, что Петрушку при обмене одурачил, были одних с ними мыслей. Настасья принялась обнимать-целовать дорогого муженька. А бородатый привёл Петрушке и корову, и жеребёнка, и собаку.
– Спас, Петрушка, ты жизнь нам, возьми за это всю живность.
Петрушка от радости словно вырос. Заходил, загордился.
– Вот я какой, Петруша. Сил наберу – и Орду порушу. Пока уйду, Медоеда приведу.
Через малое время из сарая приплясывая вышла девочка. За ней – медведь. Девочка была невеличка, в два раза ниже медведя, а его ничуть не страшилась. Плясала, как с человеком: брала под руку, кружилась, держа за лапы. Кланяться стала – так и вовсе в обнимку.
– Ишь как отплясывают! – говорили зрители. – Что девчонка, что медведь – неведомо, кто лучше.
– А девчонка-то раскрасавица, только бледненькая.
– Известно – сирота. Легко ли дело с малых лет по дорогам ходить, пропитание добывать.
– Несите-ка, люди, кто чем богат. Пусть детишки потрапезничают вволю и покормят своего Медоедку.
Что у людей было – то и принесли. Немного было, да насытились петрушечники, спасибо сказали.
Так и пошли Пантюшка, Устинька и Медоед от села к селу, держа путь вдоль дороги Ордынки.
Встречали их повсюду приветливо. Даже в самых бедных деревнях кормили досыта. И то сказать, не часто перепадало веселье деревенскому люду. А тут и невесть сколько фигур одновременно над обручем крутятся, и девочка-красавица с медведем отплясывает.
В селе Озерцы Устинька и Медоед плясали особенно лихо. Им один человек подыграл на дуде. И так-то ладно! Был тот дударь немолод. Носил на себе одну рванину: выцветшую рубашку и штаны из полосатой пестряди в синих заплатах. Но человек оказался весёлый. Он потом их на дороге догнал.
– Не прогоните, коль рядом пойду?
– Наш путь далёкий, – нехотя ответил Пантюшка. Дударь ему не понравился, Хажибея напомнил: бородёнка с проседью, тощая, глаза в разные стороны бегают, на губах – улыбочка хитрая. Устиньке, напротив, дударь приглянулся.
– Иди, дорога не заказана, – сказала она весело. – А на дуде поиграешь?
– И-эх, и-эх, подудеть не грех! – Дударь с готовностью задудел, пошёл вприсядку и, не выпуская дудки из рук, перекувырнулся.
Устинька рассмеялась:
– Сам-то кто будешь? – хмуро спросил Пантюшка.
– Жнец, да швец, да на дуде игрец. И-эх, таков человек. Фаддеем зовусь. Да разгладь лицо, парень, не кипи, как горшок на угольях, увидишь – со мной сподручней.
Фаддей в самом деле пригодился. Пока готовилось представление, он веселил народ: дудел, скоморошничал.
Тем временем Устинька забиралась в заплечный мешок. Пантюшка продевал руки в лямки и закидывал мешок вместе с Устинькой себе на спину, потом прилаживал к поясу палки, державшие обруч с тряпицей. Потом они с Устинькой надевали на пальцы фигурки, вдвоём вдвое больше надевали, чем надел бы один петрушечник, и выходили к народу.
– Здрасте, здрасте! – пищала Устинька. – Я – Петрушка.
– Давайте меняться, – предлагал бородатый мужичок Пантюшкиным голосом.
Вечером Фаддей разбирал приношения:
– Хлёбово сейчас съедим, овсяную кашу – Медоедке, горох и 4 рыбу – возьмём в дорогу. Глядите-ка, лапоточки! Как раз Устиньке впору. И-эх, лапоточки, тупые носочки, куда путь держать будете? На восход – Коломна, на закат – Холмы. Холмики-Холмы, а куда же вы?
– На Москву!
