тебя, – проворчал Дру.
Слабая усмешка тронула губы Калеба. Она становилась все шире и наконец стала похожа на улыбку самого дьявола.
– В том-то и дело. У меня в запасе несколько словечек, припасенных для этой особы, и я хочу швырнуть их ей в лицо здесь, в гостиной моего роскошного отеля. Я очень давно жду того момента, когда смогу сказать ей все, что о ней думаю. А сначала я посмотрю, как ей понравится, когда у нее отнимут дочь. Пусть теперь она побудет в моей шкуре.
Дру встал с кресла, расправил широкие плечи и прошел по комнате, чтобы плеснуть в бокал бренди. Эта «охота на гусей» была ему смешна. Но он был готов в ней участвовать – ради Калеба. Слабостью Дру была жалость к бездомным собакам и любовь к безнадежным делам. Хотя он был предан своей семье и друзьям, но женщинам пока не удавалось использовать эту черту его характера. Дру хорошо знал, что большинство женщин в этой части страны сделают и скажут что угодно, лишь бы присосаться к богатому мужчине, нажившему состояние на добыче золота. Его отношения с женским полом до сих пор были неглубокими и недолгими, никакие узы его ни с кем не связывали. Свое сердце он хранил для братьев и для Калеба.
– Эта женщина лишила меня дочери и, вероятно, настроила ее против меня. Тори даже не отвечает на мои письма, – пробормотал Калеб. – Пожалуйста, Дру. Я умоляю тебя!
Я хочу рассказать дочери свою часть истории. Нет сомнений, что Гвен забила голову Тори ложью, просто чтобы обелить себя. Я не хочу уйти в могилу, презираемый собственной дочерью…
Сентиментальный тон Калеба задел в сердце Дру самые чувствительные струны. То, что они обсуждали, было – куда ни кинь – самым обыкновенным похищением, но в свете случившегося с Калебом это не выглядело преступлением. И, Боже правый, если Калеб хочет увидеть свою дочь, он ее увидит!
– Хорошо, друг. Я привезу Викторию, если это для тебя так важно…
Калеб неожиданно выхватил бокал с бренди из рук Дру и сунул взамен несколько увесистых золотых слитков.
– У тебя нет времени для болтовни. Ты должен лететь, а не идти! Надеюсь, что ты попадешь в Чикаго раньше, чем Тори выйдет замуж.
Калеб подтолкнул Дру к двери, а тот, взвешивая слитки на ладони, поглядывал на Калеба.
– А что делать, если я опоздаю и свадьба уже будет сыграна?
– В любом случае привези Тори ко мне, – требовательно произнес Калеб. – Я хочу провести хоть немного времени со своей дочерью. Это мой последний шанс. – Он постоял рядом с открытой дверью. – И еще одно, Дру. Может быть, Тори попросит тебя рассказать о том, как живут люди в этих диких краях. Просвети ее на сей счет… Вдруг моя маленькая девочка захочет жить в Монтане и поймет, что это не такое уж плохое место…
Дру вытаращил глаза. Боже, во что это он вляпался?
Часом позже Дру вновь задался вопросом: зачем он согласился на эту непредвиденную безумную поездку?
Вонг счел своим долгом сопровождать его. Китаец с трудом держался на лошади, пока они мчались во весь опор на север, чтобы поспеть на пароход, идущий вниз по Миссури. Вонг был отличным поваром и слугой, но едва ли он был хорошим наездником. Однако он настоял на том, чтобы ехать вместе с Дру.
Чикаго? Боже всесильный, казалось, это иной континент, находящийся где-то на другом конце света. Да и ради чего он так спешил? Тори Флемминг-Кассиди была, вероятнее всего, взбалмошной юной особой, которая вряд ли сочтет заманчивым путешествие на Запад ради свидания с отцом после десятилетней разлуки. Гвендолин, безусловно, воспитала дочь по своему подобию.
Дру заранее представлял себе, как станет визжать и отбиваться Виктория, лишившись привычной роскоши. Да, это то, что ему нужно: испорченная, избалованная девица и мало приспособленный к диким краям Вонг, страдающий от всех болезней, известных медицине.
Боже всесильный! Какими же долгими будут эти два месяца, думал Дру, оставляя позади горы Монтаны. Ему уже хотелось снова очутиться дома!
ГЛАВА 2
Виктория Флемминг-Кассиди стояла перед большим зеркалом, любуясь своим отражением, выслушивая охи и ахи матери и горничной по поводу великолепного кружевного свадебного платья. Изящная девушка ростом пять футов четыре дюйма стояла неподвижно, словно статуя, пока горничная расчесывала и укладывала ее длинные, до пояса, волосы в модную прическу.
Красивое лицо Тори выражало полное безразличие. «Если это самый счастливый день в моей жизни, то он оставляет желать много лучшего», – думала она. Мать сосватала ее с богачом, но Тори все откладывала и откладывала дату свадьбы. Сердце ее совершенно не лежало к этому браку. Но, как и обычно, выбора не было. Тори уже давно смирилась с тем, что каждый ее шаг определяется Гвен, хотя раньше не раз восставала против деспотизма матери, но без особого успеха. Поэтому она решила не обращать ни на что внимания, ничего не чувствовать, а только подчиняться.
Пока Гвендолин без умолку тараторила о том, какой славный это будет день, когда две богатейшие семьи сольются в одну, красиво изогнутые брови Тори хмурились все сильнее.
Она считала, что Хуберт Каррингтон Фрезье-младший ничуть не лучше любого другого. Но вряд ли ей было с кем сравнивать, поскольку она могла по пальцам пересчитать мужчин, которым мать позволяла за ней ухаживать. Конечно, Хуберт был довольно привлекателен, хорошо образован, невероятно богат, и это был первый и единственный мужчина, которому было дозволено поцеловать ее. Но сумеют ли они с Хубертом жить вместе, можно было лишь догадываться, потому что им ни разу не разрешили даже побеседовать наедине. Гвендолин неусыпно следила, чтобы Тори до самого замужества оставалась чистой и невинной, как в день рождения. Хуберт иногда украдкой целовал ее на заднем сиденье коляски, когда никто этого не видел, но на этом романтический опыт Тори заканчивался.
Тори знала об отношениях мужчин и женщин только то, что ей рассказала ее мать, то есть очень мало, главным образом о симпатии, связывающей мужа и жену. Впрочем, она скоро все сама узнает.
– Я не понимаю, почему ты так хочешь надеть эти тусклые жемчуга, которые твой папаша подарил тебе, когда ты была еще девочкой, – с негодованием фыркнула Гвендолин. – Они просто отвратительны, да
