Так и сделали. Закрепили вплотную транспорт, борт с бортом, рея с реей, крепкими канатами, переждали непогоду, а потом стянули «Камчатку» на чистую воду, подвели к пристани.
Сразу начали выгружать привезенные припасы и снаряжение для Петропавловска, Нижнекамчатска, Охотска. Взамен, для поддержания устойчивости шлюпа, принимали каменный балласт. Экипаж работал с огоньком, споро. Тому благоприятствовали и близость берега, и добротная пища. Каждый день на шлюп присылали свежую рыбу, говядину, дичь, молоко. Рикорд начал прикупать в окрестностях для дальнейшего пути и рогатый скот…
По воскресным и праздничным дням «нижних чинов» командир отпускал прогуляться на берегу. Тянуло весной, вечерами у палисадников задорно голосили, кружили хороводами девки и незамужние бабы, призывно поглядывая на стоявшую у пристани «Камчатку»…
Офицеры и гардемарины, свободные от вахты и работ, вечерами съезжали на берег и каждый раз были желанными гостями в просторном доме начальника Камчатки. Делился своими впечатлениями о гостеприимстве хозяина командир «Камчатки». «Дом и стол его для всех нас были открыты; по праздникам он приглашал вместе с нами чиновников города и других почтенных людей, чтоб только доставить нам приятное занятие. Супруга и сестра его обходились с нами, как с родными». Особой похвалы удостоилась Людмила Ивановна. «Супруга господина Рикорда немало также приносит пользы здешнему краю, подавая всем пример трудолюбия. Будучи рождена и воспитана в одном из самых прекрасных климатов Российской империи, она с удовольствием предприняла многотрудный путь со своим супругом через всю Сибирь, а потом морем из Охотска в суровую Камчатку, где совсем не ропщет на ужасные, неприступные горы и дремучие леса, никакого сравнения не имеющие с родными ее украинскими долинами и садами, будучи довольна своим супругом и своими занятиями. Она соорудила первую еще оранжерею в Камчатке; о сем роде хозяйства здешним жителям и по слухам не было известно. Она научила их, что можно победить природу, не позволяющую рано сажать семена, деланием рассадником. Но важнее всего, что как она сама, так и супруг ее подают пример истинной супружеской любви и всех кротких христианских добродетелей. Я весьма счастливым себя почитаю, что сей почтенный даме мог принести удовольствие, доставив в Камчатку фортепьяно и парные дрожки со всей упряжью, первое удалось мне довезти в совершенной сохранности; это занятие в уединенном месте для того, кто любит и знает музыку, неоцененно!» Весьма миловидной и привлекательной «почтенной даме» всего двадцать два года. Ее появление в Петропавловске окрасило в романтические тона здешнюю жизнь. Приход «Камчатки» внес свежую струю в размеренное течение бытия Рикордов. Вечерами их обширный дом наполняли звонкие голоса молодых офицеров и гардемаринов. Все наперебой старались потрафить Людмиле Ивановне, за исключением, пожалуй, несколько чопорного Фердинанда Врангеля и холодно-рассудительного Федора Литке.
Больше всех хозяйка дома поразила с первой же встречи девятнадцатилетнего Матюшкина. И не просто ошеломила своим внешним видом и манерами, а потрясла душу, и, как оказалось потом, на всю жизнь…
Прежде, в лицейские годы, Федор в пятнадцать лет мимолетно увлекся своей сверстницей, фрейлиной Анной Дашковой, любимицей императрицы, племянницей адмирала Мордвинова. Лицей размещался во флигеле Царскосельского императорского дворца, небольшая галерея соединяла лицей с царскими покоями. Здесь частенько поневоле встречались с фрейлинами. Знакомства продолжались в тенистых парковых аллеях.
Дельвиг, прознав об увлечении приятеля, тоном ловеласа, заметил:
— Женщина, мой друг, должна быть в меру умной, в меру пустой. Первооснова ее ценностей сердечность…
Фрейлина отвечала взаимностью, и лицеист Матюшкин «завладел ее расположением». Легкий флирт продолжался недолго, и с наступлением морозов вспыхнувшие было чувства… угасли, но дружеские симпатии сохранились на долгие годы…
Там, в Царском Селе, скоротечная страсть походила на огонь фальшфейера. Ярко вспыхивая, он тут же гаснет, не оставляя следа во тьме. На Камчатке в душе Федора разгорелось внезапно пылкое чувство. Сердце не камень. И в тайниках его на долгие годы сохранилось тепло юношеского романтического увлечения…
Стройная, смелая, откровенная и резкая в суждениях, Людмила Ивановна влекла к себе Федора нежностью и задушевной мягкостью.
Симпатии коллежского секретаря не минули внимания чуткой, миловидной особы. В присутствии Матюшкина она иногда вдруг смущалась, румянец вспыхивал на ее и без того розовых нежных щечках…
Но Федор Матюшкин тщательно скрывал проснувшуюся страсть. Он как-то не представлял себе Людмилу Ивановну без ее верного супруга, уже седеющего, но статного и моложавого капитана 1 ранга, Петра Ивановича. Во всех действиях супружеской пары чувствовалась слаженность действий. Каждый из них делал свое дело, помогая друг другу. Петр Иванович созидал, Людмила Ивановна одухотворяла его деяния. Работали они без устали, ничто им не мешало. Детей еще не было, хозяйствовала по дому сестра Петра Ивановича. Правда, судьба немилосердно обошлась с этой прекрасной супружеской парой, обделив их потомством…
Вместе с командиром Матюшкин часто бывал у Рикордов. Все офицеры замечали особое радушие к нему хозяина и хозяйки дома.
То ли Головнин уловил неравнодушие Матюшкина к Людмиле Ивановне, а быть может, имея уже вполне сложившееся мнение о деловых качествах Матюшкина, решил поручить ему задуманное.
— Вы верхом на лошади когда-нибудь передвигались? — спросил он вдруг Федора.
— Как-то в лицее нам преподавали верховую езду, — недоумевая, смешался Матюшкин.
— Вот и чудесно. Я договорился с Петром Ивановичем, он даст провожатого. Поезжайте на недельку в окрестные поселения. Осмотрите житье-бытье камчадалов, не чурайтесь людей. Все досконально опишите. Все их нужды и запросы…
Когда Матюшкин уехал, Литке наедине с Врангелем, поджав тонкие губы, обидчиво пробурчал:
— Капитан мог бы послать вместе лицеиста кого-нибудь из нас. Сие в правилах Адмиралтейства поручать описание мест офицерам.
За время плавания оба мичмана ревниво наблюдали, как с каждым днем Головнин все более благоволил к Матюшкину. Иногда они подолгу беседовали на шканцах, рассуждая о предметах цивильной жизни, о которых ни Врангель, ни Литке понятия не имели. В то же время с мичманами и гардемаринами командир держал себя довольно сурово, не делал никаких послаблений.
— Быть может, и так, — уклончиво ответил приятелю осторожный Врангель, — но здесь капитан волен сам решать…
Из поездки Матюшкин вернулся через неделю. Головнин похвалил его за обстоятельный доклад.
— Срок ваш невелик, но вижу, вы глубоко вникли в жизнь местных жителей. Мало того, небезразличны вам их тяготы и неустройства.
— Устройство камчадалов налаживается благодаря стараниям Петра Ивановича и заботам его супруги, — добавил Матюшкин. — Во всех поселениях слышал о них только похвалу и добрые отзывы.
— Оно так, — согласился Головнин, — Петр Иванович один из справедливейших и заботливых людей. Пребывая здесь недолго, он вникает во все дела сего края и преобразует споро его жизнь.
Вечером в воскресенье за чаем у Рикордов Федор Матюшкин вдруг вытащил из кармана маленькую деревянную фигурку. К голове ее была прикреплена выцветшая трава. Не стесняясь, Федор рассказал:
— Сию игрушечную самоделку я купил на память у чукчи. Он поведал мне, что хотел изобразить добрую жену Петра Ивановича, которая приносит счастье.
Все засмеялись, Людмила Ивановна смущенно улыбалась, а Головнин пошутил:
— Не премину, Петр Иванович, доложить в Адмиралтействе, что твоя супруга здесь славою пользуется более, чем мы с тобой.
Рикорд, весело поблескивая глазами, предложил вдруг Матюшкину:
— Оставайтесь-ка вы, Федор Федорович, у нас на Камчатке. Будете мне первым помощником, вижу, вы к здешним людям расположение имеете, да и деловитости и грамоты вам не занимать. — Рикорд перестал улыбаться. — Сие предложение не шутка, а всерьез. Василий Михайлович препятствовать не станет.
Слушая Рикорда, Федор обвел взглядом присутствующих, как бы спрашивая совета, на миг задержался
