этой жизни только я сделаю тебя счастливой, никому другому это не под силу. Ради тебя я передвину небеса и землю, если потребуется.
Его черные глаза нашли и поймали в плен её. Она увидела в них ужасный голод, такой невероятно сильный, такой острый и обжигающий, изобилующий отчаянной нуждой. Здравомыслящей частью Джексон понимала, что он говорил что-то важное, что-то, что она должна проанализировать прежде, чем посмеет уступить темному, манящему огню, но было слишком поздно. Ее руки уже скользили вокруг его шее, а свой рот она отдала на растерзание его. Тепло и огонь. Вулкан невероятной жажды, казалось, поднимался из ниоткуда. Его потребности, ее потребности — она не видела разницы. Не могла сказать, где начинается он, а где заканчивается она.
Кожа Люциана была горячей и чувствительной, слишком чувствительной, чтобы можно было вытерпеть ощущение ткани, скользящей по ней. Он нуждался в ощущении нежной кожи Джексон, прижимающейся к нему и не отделенной от него раздражающим клочком материи. Ничто и никогда больше не будет стоять между ними.
Его решение было окончательным и неизменным. Она больше никогда не окажется в такой опасности. Она принадлежит ему, создана для него, она его чудо, предназначенное для любви и защиты. Она была больше, чем его жизнью. Она была его душой.
Силой мысли Люциан избавился от своей рубашки, что было легче легкого. Но именно его руки ухватили подол ее блузки и медленно подняли его над ее головой. Она была так красива, что захватывало дух. Его дыхание стало учащенным, а сердце забилось в бешеном ритме. Или это было ее сердце? Он не мог точно сказать. Он только знал, что она была горячим шелковистым огнем, в котором он так хотел сгореть. Уже начал гореть. Его руки прошлись по ее коже. Такой мягкой. Такой совершенной. Прикасаясь к ней, Люциан едва мог сдерживать себя. Он ждал ее так долго, никогда не веря, что она существует для него. Он жил в темном, бесконечном вакууме без надежды, без мысли о свете. Без перспективы на Джексон. Действительно ли она реальна?
Его рот прикоснулся к ее, горячий, напряженный и голодный, втягивая ее в другой мир, где был только Люциан и его твердые мускулы, прикосновение его рук, агрессивность тела. Он был повсюду, заполняя ее, находясь в ее сознании, в ее сердце. Прикосновения его рук были интимными, они изучали каждый дюйм ее тела. Его рот творил настоящую магию, так что весь ее мир сузился до одних эмоций, и не было возможности думать, только чувствовать.
Люциан с легкостью ее поднял, не отрывая своих губ от ее, чтобы она не воспринимала ничего кроме него. Да для нее и
Ее большие глаза пристально посмотрели на него с манящим приглашением, сексуально и в то же время невинно, словно она не знает, на что соглашается. Его мир. Его женщина. Его Спутница Жизни на все времена. Неторопливо он наклонил голову, чтобы найти ее мягкий рот, чтобы вкусить шелковистого тепла, так соблазняющего его. Она была его. Он едва мог осознать реальность этого. Ее кожа была нежной, как бархат. У нее были совершенно пропорциональные формы. Для него она была чудом, и он не спеша поклонялся ей. Его рот блуждал по ее горлу, такому уязвимому для такого, как он. К другим людям она относилась с опаской, а с ним была так доверчива.
Он нашел возвышенность ее груди и услышал, как она задохнулась, когда он, да и весь мир вокруг него, потворствуя себе, затерялся в ее теле. Ее талия была такой тонкой, такой совершенной, а находящийся чуть ниже треугольник светлых жестких волос невероятно манил его. Он вдохнул запах ее желания, дикой, неприрученной жажды, растущей, чтобы соответствовать его. Зубами прошелся по внутренней стороне ее бедра, раздвигая ее ноги, пока его руки не нашли влажное тепло, приветствующее голод в его теле.
Джексон услышал слабый стон, вырвавшийся из ее собственного горла, когда Люциан начал медленное, интимное исследование, находя все секретные местечки на ее теле. Он не торопился, за столетия он научился быть терпеливым, да и этого момента он ждал слишком долго, поэтому намеревался сделать первый раз для нее незабываемым. Его сознание полностью слилось с ее, чтобы она почувствовала его возрастающую жажду, волнами накрывающую его с головой, огненную лаву, текущую в его теле там, где должна была бы быть кровь. Она же чувствовала болезненное наслаждение и полнейшее удовольствие, когда он вытворял с ее телом все эти эротические вещи. Найдя его длинные волосы, она вцепилась в них, стараясь удержаться, поскольку ее тело начало извиваться от все накатывающего и накатывающего на нее блаженства.
Мир вокруг нее, казалось, рассыпался на части, когда глубоко внутри нее зародились, а затем распространились по всему телу волны удовольствия, пока она не уцепилась за него как за якорь. Люциан склонился над ней, его широкие плечи, мышцы его рук и спины были напряжены от его попыток действовать помедленнее. Он осторожно вошел в нее, медленно, дюйм за дюймом, пока не встретил на своем пути легкую преграду. Она была такой узкой и горячей, что он чуть не вспыхнул. Его руки обхватили ее небольшие бедра. Даже теперь, в этот момент, когда его тело настойчиво требовало от него глубоко погрузиться в нее, когда у него в ушах шумело и красная пелена желания застилала его сознание, он понимал, насколько она маленькая, какая хрупкая в его руках.
— Люциан, — прошептала она его имя, и он наклонился, чтобы еще раз вкусить ее рта, одновременно подавшись вперед. Ему навсегда запомнится ее первый вздох при этом первом проникновении, при первом слиянии их тел и сознаний.
— Расслабься, ангел, — тихо объяснил он, прокладывая огненную дорожку от ее горла к груди. Он подождал, пока ее тело не приспособится к его размеру, не привыкнет к чувству его вторжения, — ты создана для меня, ты вторая половинка моей души.
Его зубы двигались взад и вперед по ее бьющейся жилке. Он что-то нежно нашептывал ей, сметая сопротивление из ее сознания так, чтобы там осталось только принятие всех его потребностей.
Ногти Джексон впились в его спину, когда раскаленная добела боль пронеслась по ее телу, оставляя после себя то-то темное и эротичное, когда его зубы глубоко погрузились в нее. Его бедра ринулись вперед, и он перенес ее в мир чувственности, о какой она могла только мечтать. Его рот, питающийся от нее, был таким родным и сексуальным, что она прижала голову Люциана к себе, предлагая свою грудь, желая, чтобы он вобрал в себя саму ее жизненную суть на все времена. Его тело двигалось в ее медленными уверенными толчками, каждый из которых был глубже и сильнее предыдущего, создавая такое жаркое трение, что они оба оказались в огне, в одном живом и дышащем пламени. Его язык прошелся по небольшим следам от укуса на ее груди, и он начал двигаться внутри нее быстрее, погружаясь глубже, стараясь добраться до самой сердцевины.
Обхватив ладонью ее затылок, в своем сознании он создал нестерпимую жажду, а если подумать, превратился в эту жажду, пока не стал единственной вещью, о чем она могла думать. Джексон должна была погасить ту ужасную потребность, которая тлела в красной дымке его сознания. Он приблизил ее голову к крепким мускулам своей груди, где незамедлительно появилась небольшая рана. Люциан прижал ее рот к себе, его разум контролировал ее, заставляя пить из темного колодца. Ощущение ее рта, питающегося от него, было не похоже ни на что, когда-либо испытанное им. Ее тело, горячее и узкое, бархатисто окружало его, огненные ножны, испытывали на прочность его силу воли.
Пока она пила, Люциан очень тихо еще раз декламировал ритуальные слова. Он хотел этого, этой справедливости, полноты. Она была его истинной Спутницей жизни навечно, и он желал, чтобы церемония была точна, чтобы у нее не было ни единого шанса ускользнуть от него. Чтобы не было ни единой возможности причинить ей вред.
— Я объявляю тебя своей Спутницей жизни. Я принадлежу тебе. Предлагаю тебе свою жизнь. Даю тебе свою защиту, свою верность, свое сердце, душу и тело. Я обязуюсь хранить то же самое, что принадлежит тебе. Твоя жизнь, счастье и благополучие всегда буду нежно хранимы и стоять над моими во все времена. Ты — моя Спутница жизни, связанная со мной навечно и всегда под моей заботой.
Теперь он всегда будет находиться с ней, и незамедлительно узнает о грозящей ей опасности. А она будет присутствовать в нем, уравновешивая его, в результате чего у монстра, живущего внутри него, не
