Розалинда. Почему?
Эмори. Потому что именно эгоисты, как ни странно, способны на большую любовь.
Розалинда
Эмори. Милых вещей я говорить не умею. Но вы прекрасны.
Розалинда. Ой, только не это.
Эмори. А что же?
Розалинда
Эмори. А я только это и нахожу кругом и ненавижу от всей души.
Розалинда. Так трудно найти мужчину, который удовлетворял бы вашим эстетическим запросам.
Где-то отворили дверь, и в комнату ворвались звуки вальса. Розалинда встает.
Слышите? Там играют «Поцелуй еще раз».
Эмори. Так что?
Розалинда. Так что?
Эмори
Розалинда. И я вас люблю — сейчас.
Эмори. Боже мой, что я наделал?
Розалинда. Ничего. Не надо говорить. Поцелуй меня еще.
Эмори. Сам не знаю, почему и как, но я полюбил вас с первого взгляда.
Розалинда. И я… я тоже, сегодня такой вечер…
Эмори. Повтори!
Розалинда. Люблю — сейчас.
Еще две недели — и Эмори с Розалиндой уже любили глубоко и страстно. Критический зуд, в прошлом испортивший — и ему и ей немало любовных встреч, утих под окатившей их мощной волною чувства.
— Пусть этот роман безумие, — сказала она однажды встревоженной матери, — но уж, во всяком случае, это не пустое времяпрепровождение.
В начале марта все той же мощной волной Эмори внесло в некое рекламное агентство, где он попеременно показывал образцы незаурядной работы и погружался в сумасбродные мечты о том, как вдруг разбогатеет и увезет Розалинду в путешествие по Италии.
Они виделись постоянно — за завтраком, за обедом и почти каждый вечер — словно бы не дыша, словно опасаясь, что с минуты на минуту чары рассеются и они окажутся изгнаны из этого пламенеющего розами рая. Но чары с каждым днем обволакивали их все крепче, они уже говорили о том, чтобы пожениться в июле — в июне. Вся жизнь вне их любви потеряла смысл, весь опыт, желания, честолюбивые замыслы свелись к нулю, чувство юмора забилось в уголок и уснуло, прежние флирты и романы казались детской забавой, способной вызвать лишь мимолетную улыбку и легкий вздох.
Второй раз в жизни Эмори совершился полный переворот, и он спешил занять место в рядах своего поколения.
Эмори медленно брел по тротуару, думая о том, что ночь всегда принадлежит ему — весь этот пышный карнавал живого мрака и серых улиц… словно он захлопнул наконец книгу бледных гармоний и ступил на объятые чувственным трепетом дороги жизни. Повсюду кругом огни, огни, сулящие целую ночь улиц и пения, в каком-то полусне он двигался с потоком прохожих, словно ожидая, что из-за каждого угла ему навстречу выбежит Розалинда — и тогда незабываемые лица ночного города сразу сольются в одно ее лицо, несчетные шаги, сотни намеков сольются в ее шагах; и мягкий взгляд ее глаз, глядящих в его глаза, опьянит сильнее вина. Даже в его сновидениях теперь тихо играли скрипки — летние звуки, тающие в летнем воздухе.
В комнате было темно, только светился кончик сигареты, с которой Том сидел без дела у отворенного окна. Эмори закрыл за собой дверь и постоял, прислонившись к ней.
— Привет, Бенвенуто Блейн. Ну, как там дела в рекламной промышленности?
Эмори растянулся на диване.
— Гнусно, как и всегда. — Перед глазами встало агентство с его бестолковой сутолокой и тут же сменилось другим видением. — Бог ты мой, она изумительна.
Том вздохнул.
— Я просто не могу тебе выразить, до чего она изумительна, — повторил Эмори. — Я и не хочу, чтобы ты знал. Я хочу, чтобы никто не знал.
От окна снова донесся вздох — вздох человека, смирившегося со своей участью.
Глаза у Эмори защекотало от слез.
— Том, Том, ты только подумай!
— Давай посидим, как тогда, — шепнула она. Он сел в глубокое кресло и протянул руки, чтобы принять ее в объятия.
— Я знала, что ты сегодня придешь, — сказала она тихо. — Как раз когда ты больше всего был мне нужен… милый… милый.
Губы его легко запорхали по ее лицу.
— Ты такая вкусная, — вздохнул он.
— Как это, любимый?
— Ты сладкая, сладкая… — Он крепче прижал ее к себе.
— Эмори, — шепнула она, — когда ты будешь готов на мне жениться, я за тебя выйду.
— Для начала нам придется жить очень скромно.
— Перестань! — воскликнула она. — Мне больно, когда ты себя упрекаешь, за то, чего не можешь мне дать. У меня есть ты — большего мне не надо.
— Скажи…
— Ведь ты это знаешь? Ну, конечно, знаешь. — Да, но я хочу, чтоб ты это сказала.
— Я люблю тебя, Эмори, люблю всем сердцем. — И всегда будешь?
— Всю жизнь… Ох, Эмори…
— Что?