Было возвещено, что он подписал что-то вроде перемирия с Господом, условия которого не обнародовались, хотя полагали, что в них включены крупные суммы контрибуций. Все газеты напечатали его биографию, а две поместили короткие редакционные статьи, где говорилось о его безупречной репутации, и его роли в драме индустриальной революции, вместе с которой он возрос. Сдержанно упоминалось о покровительствуемых и финансируемых реформах. И сквозь все газетные колонки, словно поджарые привидения, шествовали ожившие образы Комстока и Катона Старшего.
Каждая газета отмечала, что усопшего пережил единственный внук, Энтони Комсток Пэтч из Нью- Йорка.
Похороны состоялись на фамильной делянке кладбища в Тэрритауне. Энтони и Глория ехали в первом экипаже, слишком обеспокоенные, чтоб ощущать нелепость всего происходящего, и оба отчаянно пытались хотя бы на лицах слуг, бывших с ним до самого конца, разглядеть отблеск того богатства, которое их ожидало.
В неистовом волнении они подождали ради приличия неделю, потом, не получив никаких сообщений. Энтони позвонил адвокату деда. Мистера Бретта не было в конторе — его ожидали через час. Энтони оставил свой номер.
Тянулся последний день ноября, снаружи было холодно и хрустко, в окна уныло заглядывало тусклое солнце. Пока они, делая вид, что углубились в чтение, ждали телефонного звонка, атмосфера внутри и снаружи, казалось, пропитывалась острым предощущением непоправимой, чудовищной ошибки. После неизмеримой бездны времени телефон зазвонил и Энтони, сильно вздрогнув, поднял трубку.
— Алло, — голос его был напряжен и лишен всяких интонаций. — Да, я звонил. А кто это, будьте добры… Да… Ну, это касалось имущества. Естественно, я заинтересован, и я не получил ни слова о чтении завещания. Я подумал, может быть, у вас нет моего адреса… Что?.. Да…
Глория опустилась на колени. Интервал между репликами Энтони были словно турникеты, вертящиеся прямо у нее в сердце. Наконец она обнаружила, что без всякой мысли крутит большие бархатные пуговицы на диванной подушке.
— Это… это очень, очень странно… да, очень странно… это очень странно. Ни единого упоминания… ага, ни единого упоминания, ни… ага… и никакой причины?..
Голос его звучал слабо и как бы издалека. Она издала тихий, со всхлипом, крик.
— Да, я так и сделаю… Хорошо, спасибо… Спасибо…
Щелкнул рычаг. Взгляд ее, устремленный на пол, уловил, как его ноги пересекают узор солнечных пятен на ковре. Она поднялась, посмотрела прямо в глаза ему серым взглядом, и его руки сомкнулись вокруг нее.
— Родная моя, — голос его пресекся. — Он все-таки сделал это, черт его побери!
— А кто наследники? — спросил мистер Хейт. — Понимаете, когда вы так мало можете рассказать мне о деле…
Мистер Хейт был высокий, сутуловатый, с мохнатымн бровями. Его рекомендовали Энтони как хваткого и проницательного адвоката.
— Я знаю только в общих чертах, — отвечал Энтони. — Некий человек по имени Шаттлуорт, который был у него чем-то вроде любимчика, получил право распоряжаться всем как администратор, или опекун, или что-то в этом роде — всем, кроме прямых благотворительных взносов, содержания, оставленного слугам, и того, что отписано двум родственникам в Айдахо.
— Какова степень их родства?
— Не знаю, в третьем или четвертом колене. Я никогда даже не слышал о них.
Мистер Хейт понимающе кивнул.
— И вы хотите опротестовать условия завещания?
— Полагаю, что так, — покорно согласился Энтони. — Я хочу добиться наибольшего из всего, что возможно… хочу, чтоб вы сказали мне, что можно сделать.
— Вы хотите, чтоб отложили утверждение завещания?
Энтони помотал головой.
— Мне трудно ответить. Я понятия не имею, что такое «утверждение» завещания. Я просто хочу получить свою долю.
— Тогда, может быть, вы мне расскажете обо всем подробнее? Знаете ли вы почему завещатель лишил вас наследства?
— Ну… да, — начал Энтони. — Понимаете, он всегда был этаким вдохновенным борцом за моральные реформы, ну и всякое такое…
— Я знаю, — перебил мистер Хейт без тени улыбки.
— …и трудно предположить, что он был обо мне высокого мнения. Я не посвятил себя бизнесу, как он. Но я уверен, что до прошлого лета я все-таки был в числе наследников. У нас был дом за городом, в Мариэтте, и вот однажды вечером деду пришло в голову приехать навестить нас. А случилось так, что именно в то время у нас была довольно шумная вечеринка, на которую он и явился без всякого предупреждения. Ну, он окинул все единым взглядом, и с ним еще был этот человек, Шаттлуорт, развернулся и унесся обратно в Тэрритаун. После этою он ни разу не ответил на мои письма, не разрешил мне даже повидаться с ним.
— Он был сторонником сухого закона, не так ли?
— Он был все вместе взятое — настоящий религиозный маньяк.
— Как задолго до его смерти было составлено завещание, лишившее вас наследства?
— Недавно, я думаю, не раньше августа.
— И вы полагаете, что прямой причиной, лишившей вас наследства, явилось его негодование по поводу ваших недавних действий?
— Именно так.
Мистер Хейт задумался. На каких основаниях Энтони намерен опротестовать завещание?
— А разве здесь не прослеживается что-нибудь вроде злонамеренного влияния?
— Такое влияние может явиться основанием… но это в высшей степени трудно осуществить. Вам придется доказать суду, что такое давление было направлено именно на то, чтоб привести больного в такое состояние, когда он распорядился собственностью не по своей воле.
— Ну, предположим, что этот Шаттлуорт приволок его в Мариэтту специально, когда, по его расчетам, у нас могло быть какое-то торжество?
— Это никак не повлияет на ход дела. Существует четкое различие между советом и влиянием. Вам придется доказывать, что секретарь действовал с дурными намерениями. Я бы предложил несколько иные основания. Завещание опротестовывается автоматически в случае недееспособности, алкоголизма, — здесь Энтони улыбнулся, — или слабоумия, обусловленного старческим возрастом.
— Но, — возразил Энтони, — его личный врач, являясь одним из наследников, с готовностью засвидетельствует, что он не был слабоумным. Он и на самом деле не был. Суть в том, что он, возможно, поступил со своими деньгами именно так, как ему хотелось — это полностью согласуется с тем, что он делал в своей жизни.
— Видите ли, слабоумие, в определенном смысле, весьма напоминает злонамеренное влияние — и то, и другое подразумевает, что собственностью распорядились не так, как намереваюсь изначально. Правда, наиболее распространенное основание — принуждение, то есть физическое давление.
Энтони покачал головой.
— Боюсь, что на это не много шансов. Злонамеренное влияние, по-моему, лучше.
После дальнейшего обсуждения, которое из-за насыщенности его техническими терминами Энтони едва понимал, он нанял мистера Хейта в качестве советника. Адвокат предложил ему встретиться с Шаттлуортом, который вместе с Вильсоном, Хаймером и Харди являлся распорядителем по завещанию. Встречу назначили несколькими днями позже.
В газеты уже просочилось, что состояние оценивается примерно в сорок миллионов долларов. Самой большой суммой, назначенной отдельному лицу был один миллион долларов Эдварду Шаттлуорту, который, кроме того, получал тридцатитысячное жалование как администратор тридцатимиллионного трастового фонда, основанного с целью осуществлять вспомоществования разным благотворительным организациям и
