писать.
— Что ты пишешь? — спросила я.
— И она говорит на английском, — сказал он, продолжая небрежно писать, каждое движение его руки было одновременно и изящным, и небрежным.
Я подвинулась к нему настолько близко, насколько осмелилась, пытаясь прочесть, что же еще он написал, но он согнул листок пополам, закрывая от меня написанное.
— Что ты написал? — требовательно спросила я.
Он потянулся к моему чистому листу, придвигая его к себе. Смял в комок. Прежде, чем я смогла возразить, он запустил им в корзину для мусора, стоявшую у доски. И попал в нее.
Я ошарашено уставилась на мусорную корзину, не веря своим глазам. Затем открыла свою тетрадь на чистой странице.
— Как тебя зовут? — спросила я, держа карандаш наготове.
Я взглянула на него как раз вовремя, чтобы поймать еще одну мрачную усмешку. Казалось, он брал меня ей на слабо, — осмелюсь ли что-либо спрашивать у него.
— Твое имя? — повторила я, надеясь, что мне только показалось, будто мой голос дрогнул.
— Называй меня Патч. Серьезно. Так и зови.
Он подмигнул мне, когда говорил это, и я была абсолютно уверена, что он забавлялся надо мной.
— Чем ты занимаешься в свободное время? — спросила я.
— У меня нет свободного времени.
— Предполагаю, что эта работа на оценку, так что сделай мне одолжение?
Он откинулся на спинку стула, закидывая руки за голову.
— Какое одолжение?
Я была практически уверена, что он издевался, поэтому ухватилась за возможность сменить тему.
— Свободное время, — задумчиво повторил он. — Делаю картинки.
На своем листе я записала «Фотография».
— Я не закончил, — произнес он. — У меня практически полный набор об одной журналистке из электронного журнала, которая искренне считает, что правда жизни заключается в том, чтобы есть органическую пищу, тайком пишет стихи и трясется при мысли о том, что ей приходится выбирать между Стэнфордом, Йелем и… как называется тот огромный, на букву «Г»?
Я моментально уставилась на него, в абсолютном шоке от того, насколько прав он был. Но я чувствовала, что это была не всего лишь счастливая случайность. Он знал. И я хотела знать, откуда. И немедленно.
— Но ты не определишься ни с одним из них.
— Нет? — переспросила я, ничего не соображая.
Он засунул пальцы под сиденье моего стула, придвигая меня ближе к себе. Не будучи уверенной в том, должна ли я была отскочить назад и показать, что испугалась или ничего не делать и изобразить скуку, я выбрала последнее.
Он произнес:
— Несмотря на то, что ты успешно пройдешь во все три университета, ты откажешься от них из-за ярлыка заучки. Избегать суждений — твоя третья самая большая слабость.
— А моя вторая? — спросила я с тихой злостью. Да кто он вообще такой? Это что, какая-то извращенная шутка?
— Ты не знаешь, что такое доверять. Беру свои слова обратно. Ты доверяешь — просто не тем людям.
— А первая? — потребовала я.
— Ты держишь свою жизнь на коротком поводке.
— И что это должно значить?
— Ты боишься всего, что не можешь контролировать.
Казалось, волосы на моем затылке встали дыбом, а температура в комнате резко упала. В любом другом случае я бы немедленно направилась к столу тренера и потребовала, чтобы нас рассадили. Но я не хотела, чтобы Патч думал, что может поставить меня в неловкое положение или запугать. Я испытывала лихорадочную потребность защитить себя и решила прямо здесь и сейчас, что не сдамся до тех пор, пока он не сдастся первым.
— Ты спишь голая? — спросил он.
Мой рот предательски дрогнул, но я смогла удержаться.
— Ты последний человек, которому я бы об этом сказала.
— Когда-нибудь ходила к психотерапевту?
— Нет, — соврала я. Вообще-то я посещала школьного психолога, доктора Хендриксон. Но это был не мой выбор и об этом я точно не любила рассказывать.
— Делала что-нибудь противозаконное?
— Нет. — Превышение ограничения скорости время от времени не считалось. Но не с ним.
— Почему бы тебе не спросить меня о чем-то нормальном? Например… о том, какую музыку я люблю?
— Я не собираюсь спрашивать тебя о том, что я и так могу предположить.
— Ты же не знаешь, какую музыку я слушаю.
— Барокко. У тебя — все по указке, под контролем. Спорю, ты играешь на… виолончели? — Он произнес это так, как будто предположение возникло само, из воздуха.
— Неправда. — Еще одна ложь, но по коже пробежал холодок. Кем он был на самом деле? Если он знал, что я играла на виолончели, то что же еще он знал?
— Что это? — Патч указал ручкой на внутреннюю сторону моего запястья. Я инстинктивно его отдернула.
— Родимое пятно.
— Выглядит как шрам. Ты самоубийца, Нора? — Наши глаза встретились и я почувствовала, как он насмехается. — Родители женаты или развелись?
— Я живу с мамой.
— А где отец?
— Отца не стало в прошлом году.
— Как он умер?
Меня передернуло. — Он был… убит. Это личное, если не возражаешь.
Между нами повисла тишина и, в конце концов, выражение глаз Патча немного смягчилось.
— Должно быть, тебе было тяжело. — Это прозвучало искренне.
Прозвенел звонок и Патч вскочил на ноги, направляясь к двери.
— Подожди, — крикнула я. Он не повернулся. — Извини меня! Он уже выходил из двери. — Патч! Я так ничего и не узнала о тебе.
Он развернулся и подошел ко мне. Взяв мою руку, он успел что-то нацарапать на ней, прежде, чем я догадалась ее отдернуть.
Я посмотрела на семь цифр, написанных красными чернилами полукругом на кисти моей руки. Мне захотелось сказать ему, что его телефон сегодня вечером ни за что не зазвонит. Мне захотелось сказать ему, что это он виноват в том, что весь урок я отвечала только на его вопросы. Я хотела сказать много чего еще, но просто стояла там с таким видом, будто не знаю, как открыть рот.
В конце концов, я выдавила: — Я занята сегодня вечером.
— Как и я. — Он усмехнулся и ушел.
Я стояла, пригвожденная к месту, переваривая то, что только что произошло. Так он нарочно задавал мне кучу вопросов? И я завалю предмет? Он думал, что одна его показушная улыбка искупит все? Да, подумала я. Да, он так думал.
— Я не позвоню! — крикнула я ему вслед. — Никогда!
— Ты закончила свою статью для завтрашнего дня? — Это была Ви. Она подошла ко мне сзади, записывая что-то в свой блокнот, который везде с собой носила. — Я думаю написать о том, как
