– Прищемил палец.
– Ты, может быть, не будешь выражаться, когда рядом ребенок? – проворчала она.
– Хорошо. Трехмесячные малышки не в состоянии повторять все глупые слова, которые они слышат.
– Ты понимаешь, что я имею в виду…
– Елка прямая? – спросил он.
– Клонится к окну.
– Ствол кривой, Кесси. Что бы я ни делал, она все равно клонится.
– Ты спросил, прямая ли елка.
– Черт, Кесси, я имел в виду, в потолок ли смотрит макушка.
– Отчасти.
– Я здесь уже заболел, наглотавшись иголок, – пожаловался он. – Сделал все, что смог. Как это проклятое дерево выглядит?
– Ш-ш! Элизабет уснула. Ты ее разбудишь.
– Положи ее в кровать, – посоветовал он. – Но скажи, как смотрится это зеленое чудовище?
– Прекрасно, – прошептала Кесси через плечо, выходя из комнаты.
Эндрю вылез из-под елки и растянулся на ковре, положив руки под голову и уставившись в потолок. Украшение елки к Рождеству всегда приносило радость в дом. Они всей семьей, прежде чем выбрать елку, обходили не один акр посадок. Особой гордостью для отца было спилить ее. Ему вспомнилось какао, которым они согревались, вернувшись домой, вкусное печенье, что они грызли, наряжая елку, и рождественские гимны, распевавшиеся в это время.
Еще всплыло в памяти какое-то особенное веселье.
Эндрю поднялся и подошел к плейеру. Этан дал ему в прошлом году несколько компакт-дисков с записями рождественской музыки. Традиционные гимны исполнялись на подлинных инструментах Новой Англии. Он нажал несколько кнопок, и звук заполнил комнату.
– Что это такое? – поинтересовалась Кесси.
– Музыка, – проворчал он в ответ. – Я думал, что это поможет. Мы явно не сходимся во взглядах на музыку.
– Это необычно, – пожала плечами Кесси, направляясь на кухню. – Хочешь эгног?
– Эгног? – переспросил он.
– Моя мама всегда подавала его, когда мы ставили елку… – Она осеклась. – Почему ты хмуришься?
– Она подавала детям эгног?
Кесси засмеялась, затем быстро прикрыла рот ладонью.
– Без алкоголя, Эндрю. Тот, что продается в бакалее. Если ты хочешь, я добавлю немного рома, он станет более пикантным.
Эндрю подрегулировал громкость плейера.
– Конечно, почему бы нет? Поддержим вашу семейную традицию.
Она остановилась в дверях, глядя на него удивленно:
– Ты сердишься?
– Нет, – ответил он, мотнув головой. – Нет, Кесси. Не на тебя.
Эндрю проводил ее взглядом, затем потянулся за гирляндой лампочек. “Новые традиции. Все худшее в прошлом. Тогда откуда такая неловкость? Выбор музыки Этана не так уж плох. И эгног я люблю больше, чем какао. Возможно, все дело в компромиссе, ведь я не один, Кесси тоже приходится приспосабливаться. Черт, прошлая ночь – прекрасный тому пример”, – размышлял он.
Ища старый спортивный свитер, Эндрю вошел в спальню и застал там Кесси, кормящую ребенка. Ее рубашка была расстегнута, обнажая грудь. На мгновение он застыл на месте, но, заметив смущение жены, поспешил извиниться. Позже он ощутил растущее чувство неловкости.
Вид Кесси с младенцем у груди взволновал его. Это было красиво и естественно. Его взгляду явились простота и совершенство материнства, и он не мог оторвать глаз от этого зрелища, во всяком случае, до тех пор, пока он не заметил, как заалели щеки молодой женщины.
Эндрю поспешил уйти, хотя предпочел бы понаблюдать за мерным покачиванием головки Элизабет у груди матери.
Даже сейчас, когда он вспоминал эту картину, у него перехватывало дыхание. Его желание никак не вязалось с реальностью ситуации.
Эндрю повесил гирлянду лампочек на елку и из-за спины услышал голос Кесси:
– Ты совсем не купил белых огней?
Он издал протяжный утомленный вздох, понимая, что она не собиралась раздражать его. Вероятно, на свете не существует ни одной вещи, которая бы нравилась им обоим.
– Нет, – ответил он, стараясь сдержать растущее раздражение. – Я купил разноцветные мигающие. Мне нравятся такие и…
