страха. Если кто-то затеет стрельбу в этом тесном коридоре, кого-нибудь точно зацепит.
Дейв делает глубокий вдох, собирается с духом и стучит в дверь. Не то чтобы громко, но и не то чтобы тихо. Мы стоим, ждем. Половицы поскрипывают у нас под ногами. За дверью – ни звука. Полная тишина. Дейв оборачивается к старухе.
– Наверное, он не расслышал, – говорит она. – Постучите еще раз.
– Я уже постучал. Одного раза достаточно.
Уже снаружи, когда мы ловим такси, Дейв наклоняется над канавой, и его рвет.
– Я должен был постучать в эту дверь.
– Что там, вообще, происходило?
– Что-то происходило.
Будучи трусом и слабаком, я восхищаюсь смелыми людьми, хотя кое-кто скажет, что смелость – это еще не залог процветания и успеха, и нередко бывает, что трусость приносит значительно больше пользы. Да, сознавать себя трусом – это не слишком приятно, а иногда так и вовсе невыносимо. Но и владеть яхтой с личным вертолетом на борту – это тоже достаточно хлопотно. Где встать на якоре? Куда причалить? Нужна ли тебе третья горничная? Трус умирает, когда бежит с поля боя; смельчак умирает, когда отважно бросается в битву.
– А ты что, вообще ничего не боишься?
– Еще как боюсь. Есть в этом городе люди, которые пугают меня до усрачки. Я, когда ложусь спать, всегда кладу под кровать пистолет.
И на что мне надеяться? Я видел, как жизнь ломала хороших людей, которые были добрее и лучше меня. Я вижу, что люди, которые гораздо храбрее меня, тоже боятся.
– Ты какой-то расстроенный, – говорит Дейв. – Ты слышал ранние записи Сана Ра? Их явно недооценивают. Я запишу тебе сборник.
Через два дня он звонит мне и говорит, что ездил в тот давешний ресторан. Но там было закрыто. Дейв стучал, звонил, даже кричал – и в итоге уехал ни с чем.
– Замри!
Это первое, что я слышу.
Я только что открыл дверцу и собрался сесть в машину.
– Ни с места, Тиндейл. Стой, где стоишь. Даже не шевелись.
Разумеется, я шевелюсь. Оборачиваюсь и вижу двух полицейских, надвигающихся на меня с пистолетами наголо.
Не скажу, что меня удивляет такой поворот событий. Приступ жгучего страха и злости быстро сменяется спокойствием, потому что теперь все закончилось, и можно сдаваться.
Один из них надевает на меня наручники. Я молчу. Потому что, а что тут скажешь? У них есть все основания взять меня под стражу. Я и не отрицаю свою вину.
– Ты арестован, Тиндейл, – говорит полицейский, как будто это не очевидно и без дополнительных пояснений. Меня вовсе не удивляет, что они называют меня по имени. Это вопрос психологии: почему-то считается, что человеку сложнее стрелять в того, кто называет его по имени.
– Ты арестован, Тиндейл, – говорит второй полицейский.
Я молчу, не говорю ничего. Когда меня выпустят из тюрьмы, я, наверное, буду уже совсем старым. Может быть, мне останется жить всего несколько лет. Я пытаюсь понять, что я чувствую в этой связи.
– Тебе разве не интересно, за что тебя арестовали?
– За что? – Я задаю вопрос чисто из вежливости.
– Тиндейл, тебя арестовали за то, что ты жалкий мерзавец.
Я тупо смотрю на него.
– Тебе предъявлено обвинение по трем пунктам. Во-первых, ты жалкий мерзавец. Во-вторых, ты скупердяй. В-третьих… и это самое тяжкое преступление… ты не сумел оценить по достоинству гениальных диджеев Гамея с Мускатом.
Теперь я вижу Гамея с Мускатом. Они подходят ко мне. Гамей улыбается во все тридцать два зуба, как последний придурок. Впрочем, “как” тут излишне. Мускат выглядит неуверенным. Явно не знает, как себя вести. Повнимательнее приглядевшись к полицейским, я замечаю, что их форма какая-то не такая. Это даже не форма, а скорее костюмы для театрализованного стриптиза. Это не настоящие полицейские. Это актеры, взявшиеся подработать и срубить пару баксов.
– Мы хотели тебя посмешить, – говорит Гамей.
Я не из тех людей, про которых можно сказать: “Он страшен в гневе”. Как говорится, не вышел комплекцией. Но я в жизни не был так зол. Увидев, какое у меня лицо, диджеи сразу сникают.
– Тиндейл, тебе надо было расслабиться, – продолжает Гамей. – А то ты какой-то уж слишком серьезный. Не теряй чувства юмора, брат. Если ты потерял чувство юмора, считай, все. Трындец.
Видимо, я излучаю вполне ощутимые волны ярости, потому что Гамей поворачивается к Мускату и заявляет:
– Я же тебе говорил, что это не самая удачная мысль.
– Ты – мне?!
С меня снимают наручники. Подложные полицейские вручают мне свои визитки, а Гамей с Мускатом срываются с места и бегут прочь. Бегут со всех ног. Я так зол, что меня аж трясет. В таком состоянии не стоит садиться за руль. Я направляюсь к подъезду, и тут во двор входит курьер. У него бандероль для Напалма. Я кое-как расписываюсь на квитанции (у меня дрожат руки, и я с трудом держу ручку), забираю бандероль и захожу в дом.
Поднимаюсь наверх, стучусь в дверь к Напалму. Дверь слег-ка приоткрывается. Сама собой. Краем глаза я вижу какую-то женщину, которая прячется в шкафу.
– Прошу прощения, – говорю я, смутившись, и закрываю дверь.
– Прошу прощения, – кричу я уже из-за двери. – У меня тут бандероль для Напалма.
С той стороны – тишина. Ни звука. Как-то странно все это.
– У вас там все хорошо?
Тишина.
Я стучусь еще раз, для соблюдения приличий, и деликатно приоткрываю дверь. Дверца шкафа почти закрыта, но теперь я понимаю, что это не женщина, а кукла. Огромная кукла, в человеческий рост. С роскошными волосами, ресницами и любовно выделанными отверстиями.
Напалма надо спасать.
Проще всего заявить, что он сам виноват. Мол, он сам выбрал этот изврат. Однако стоит принять во внимание его внешние данные и патологическое невезение. Наверное, у каждого были романы, которые кончались ничем из-за банального недопонимания. Причем мы хотели как лучше, но одно неосторожное слово – и пламень любви погас навсегда. Например, все идет хорошо, просто волшебно, а потом ты говоришь: “У тебя ноги, как у атлета”. Ты имеешь в виду, что у девушки классные, стройные ноги, которые ты можешь облизывать часами. А она принимает твое замечание за намек, что у нее ноги, как у волосатого штангиста. Объяснять и оправдываться бесполезно.
Точно так же, если ты попытаешься затащить даму сердца в постель уже на первом свидании, она может обидеться и больше не станет с тобой встречаться. А другая может обидеться, если ты не попытаешься затащить ее в постель уже на первом свидании. Никогда не знаешь, где тебе не повезет.
Мы все совершаем невольные ошибки: не подумав, едим чеснок, надеваем лиловую рубашку, не зная о том, что любимая девушка ненавидит лиловый цвет, выражаем поддержку не той политической партии. А если тебе не везет каждый раз? Тем более в том, что касается невезения, Напалм даст нам всем сто очков вперед.
Надувные женщины простейших моделей массового производства – это, конечно, кошмар и ужас. Невозможно представить, что кто-то в здравом уме станет использовать это убожество. Но и роскошные куклы, сделанные на заказ, вызывают тревогу и смутное беспокойство, потому что ты все-таки можешь представить, что, если все будет уже совсем плохо… чего только не сделаешь от отчаяния… хотя, разумеется, в воображаемых отношениях есть что-то не очень здоровое и даже опасное. Впрочем, если подумать, практически во всех отношениях присутствует элемент воображения, и нередко весьма ощутимый.
