– Такие новости просто так не говорят. Я хочу, чтобы ты хорошо попросил. Ну, хотя бы скажи “пожалуйста”.
– Нет.
– Ну, хотя бы “пожалуйста”.
– Нет. Вон как тебя распирает. Явно не терпится мне все рассказать. Так что тебе это нужно больше, чем мне.
– Тебе тоже нужно.
– Ну, так давай говори.
– Нет, ты догадайся!
– Людвиг Ван Бетховен, Элвис Пресли и Пабло Эскобар, все трое живы-здоровы, владеют сетью химчисток в Нью-Джерси и всячески процветают.
– Нет, все еще лучше. Сестры Фиксико… Дейв умолкает и ждет, когда я спрошу:
– Что сестры Фиксико?
– Сестры Фиксико… – Он вновь выдерживает театральную паузу. – Их только что арестовали.
Я смеюсь. Громко и долго. Дейв, я чувствую, аж дрожит. Так ему хочется, чтобы я спросил, за что. Но я не спрашиваю.
– Как ты думаешь, за что? – не выдерживает Дейв.
– За мошенничество?
– Нет, еще лучше. Что у нас лучше мошенничества?
– Я не знаю. А что у нас лучше мошенничества?
– Убийство.
Я понимаю, что в этом нет ничего смешного, но продолжаю смеяться.
– Подожди, – продолжает Дейв. – Это еще не все. А что еще лучше, чем обвинение в убийстве?
– Ладно, сдаюсь.
– Двенадцать обвинений в убийстве.
На самом деле, там полный набор обвинений: от неуплаченных штрафов за парковку в неположенном месте и уклонения от налогов до убийства. Плюс тому – всякие “вкусные” подробности. Например, стартовый капитал Фиксико происходит из выплат по страховым полисам. Полиса на страхование жизни были оформлены на лос-анджелесских бомжей, среди которых вдруг началась массовая “эпидемия” гибели под колесами автомобилей. Причем ни один из водителей этих автомобилей не остановился на месте происшествия, и кто были эти водители – неизвестно. Мне с трудом верится, что сестрички Фиксико смогли собрать деньги подобным образом. Лично я, сколько ни бился, так и не смог заставить свою страховую компанию оплатить мне ремонт крыши, в которой действительно были огромные дыры.
– Одно обвинение в убийстве, – говорит Дейв. – Каждый дурак может отмазаться. Два или три обвинения в убийстве – знающий адвокат всегда найдет способы откупиться. Но двенадцать? Двенадцать – это уже серьезно. Можно сразу сказать:
“До свидания, свободная жизнь!”. Sayonara, auf Wiedersehen, aloha и adieu! Да! Ты сколько времени на них проработал?
– Почти три недели.
– Тиндейл, ты страшный человек. С тобой опасно водить знакомство.
Наверняка вы мне скажете: “Тиндейл, дружище, полиция их “пасла” не один год, прежде чем предъявить обвинения”. Хорошо, ладно. Но я знаю правду.
Я буквально рыдаю от смеха. Можно сколько угодно ворчать и жаловаться на жизнь, но всем нам иногда выпадает возможность от души посмеяться. Я швыряю магнитофон и брошюрки в урну. Больше они не нужны.
Достаю из кармана листочек с адресом. Ну, Кэлвин, держись!
– Здравствуй, Тиндейл, – говорит иерофант.
Он всегда был худым, как скелет, а теперь похудел еще больше. Но он хотя бы стал прежним иерофантом, бывшим морским пехотинцем и вообще крутым дядькой. Он протискивается среди картонных коробок, составленных в коридоре.
Сиксто продал дом, и теперь собирается переезжать. Во-первых, ему захотелось сменить обстановку, а во-вторых, переехав в другое место, Сиксто вернее избежит неловких вопросов о деньгах, буде таковые возникнут в Латинской Америке. Я вообще не представляю, что буду делать. Когда надо было кого-нибудь изничтожить, это как-то наполняло жизнь смыслом. Во всяком случае, у меня был хороший стимул вставать по утрам.
– Для человека, который умер, ты замечательно выглядишь, – говорит иерофант.
Мое воскрешение не потрясло мир. О нем знали очень немногие: Сиксто, Дидсбери, доктор Грир, Вирджиния, несколько журналистов, которых я донимал своим потусторонним переживанием. Мне до сих пор непонятно, что я сделал не так. Даже теперь раз в два-три дня где-нибудь появляются упоминания о Герте с его чудо-кружкой: в газете, в журнале, на веб-сайте. Но я нигде не встречал ни единого упоминания обо мне. Может, мне надо было пытаться сохранить происшедшее в тайне? Но, как говорится, насильно мил не будешь. Хотя обидно… Я устроил такое чудо, и никому нет до этого дела.
– Ты тоже, Джин. Замечательно выглядишь. – И я говорю это искренне, потому что оно так и есть. В основном.
– Ну, я стараюсь. Я уже старый. И от этого уже никуда не денешься. Вот говоришь, говоришь молодым, как плохо быть старым, только они почему-то не слушают – и продолжают стареть. С годами становишься сентиментальным, слезливым. Я давно не смотрю телевизор. Не читаю газет. Не хочу знать никаких новостей, потому что все новости – о том, как люди страдают. Это невыносимо, я не могу… Вижу на улице объявление, написанное детской рукой. Потерялась любимая собачка. Я вижу такое, и мне хочется разрыдаться – такой я старый. Я не смотрю даже спортивные каналы, хотя раньше очень любил. Не могу… потому что там тоже… в худшем случае кто-то ломает ногу, в лучшем – кто-то проигрывает. Даже в спорте. Он достает из кармана последний номер “В мире науки”.
– Вот только его и читаю. Наука – единственный безопасный предмет. Мюоны не плачут.
Сиксто был щедр. Теперь у меня есть небольшой капитал. Прожиточный минимум на год вперед. То есть, я при деньгах и по-прежнему – с хроническим недутом, о котором не то чтобы стыдно, но как-то не принято рассказывать посторонним. И вообще без понятия, что делать дальше.
– Нам тебя не хватает, Тиндейл, – говорит иерофант. – В смысле, в церкви. Я понимаю, у каждого свои дела. И я в чужие дела не лезу. Я не знаю, почему ты больше к нам не заходишь, но я пришел, чтобы сказать: я на тебя не в обиде. Ну, что ты стал работать на этих Фиксико. Они многих людей обманули.
Ты такой не один. Я просто хочу, чтобы ты знал: мы всегда тебе рады в Церкви тяжеловооруженного Христа. И теперь мы на семьдесят втором месте в списке самых посещаемых и популярных церквей.
Разумеется, деньги Глиста очень этому поспособствовали. В церкви установили кондиционеры. Развернули программу по привлечению молодежи. Майк открыл детскую секцию бокса, причем желающих – хоть отбавляй. “Детям нравится организованное насилие”. Иерофант проводит занятия клуба естественных наук, в основном – физики и химии (постоянно что-то взрывает). Прихожанам более старшего возраста очень понравилось воскресное барбекю, а домашние торты на чаепитиях в недавно открывшемся классе по изучению Библии удостоились многочисленных восторженных отзывов в местных газетах и помогли нескольким бывшим грабителям встать на путь истинный. Локкеты публично поблагодарили ЦТХ за помощь в лечении Эстер, которая, похоже, пошла на поправку.
– Мы уже думаем о том, чтобы приобрести здание попросторнее, – говорит иерофант. – “Храм беспредельного изобилия”, видимо, скоро освободит помещение.
– Джин, мне было приятно с тобой работать. Я у тебя многому научился, ты мне очень помог… но сейчас у меня появились другие планы.
Я боюсь, что он спросит, какие именно. Потому что я так и не смог придумать ничего убедительного. Но он лишь улыбается и уходит.
Напалм уже переехал. Даже не попрощался. Мне бы хотелось сделать вид, что меня это нисколечко не задело – и я действительно не особенно переживаю, но это всегда обидно, когда ты протягиваешь человеку руку помощи, а он этого даже не замечает. В общем-то, это хорошая тема для размышления. И я непременно об этом подумаю и проанализирую свою обиду. Но не сейчас.
