наверняка достигнете состояния отрешенности, которое необходимо для размышления о тщете всего сущего.
К чести Юппа – он не преувеличивал степень своей известности в этой дыре. Стоило ему выйти из туалета, как перед ним возникли четверо здоровенных детин, ненавязчиво прижавших его к стене, приподнявших за лацканы пиджака в воздух и отработанным жестом ощупавших карманы.
– Просекаешь фишку, а, Юбер? – поинтересовался самый здоровый из этих громил. – Фредерик хочет обратно то, что ты у него взял. А дальше – на выбор: отдаешь все добро и деньги – мы тоже будем хорошими, сломаем тебе ногу, и гуляй с миром. Не отдаешь – переломаем все кости и, сам понимаешь...
Вцепившись в Юберову культяпку, он рванул ее на себя – и удовлетворенно отбросил отделившийся протез в сторону.
– Тебя же обломать, Юбер, – ничего не стоит: дунь – и рассыплешься, а?!
Не сказал бы, что мне всерьез доводилось в них участвовать. Насколько я понимаю, слово «потасовка» подразумевает, что вы отчасти раздаете удары (или хотя бы пытаетесь кому- то вдарить), а не только получаете по физиономии; мне же удалось испытать на себе лишь последнее.
В Лондоне (как и везде) есть ряд заведений, где, заказывая себе выпивку, посетитель заведомо нарывается на мордобой. В силу каких-то неведомых бюрократических упущений эти заведения не обозначены на карте специальными значками, так что, куда ты попал, понимаешь, лишь корчась на засранном полу в куче бычков, озабоченный одной мыслью: как бы не ударить в грязь лицом перед партнером, тыкающим тебя ботинком под ребра, хотя при каждом его пинке душа твоя обливается кровью...
Помню, как однажды в Кратфорде, лежа на мостовой (где полиция бросила меня, чуть отволочив от дверей паба, где я перед этим пил), я созерцал танец рождественских снежинок и думал – как же они прекрасны и какое счастье, что я пьян, ибо, будь я трезв, боль и унижение ни за что не дали бы мне насладиться этим прекрасным зрелищем.
Один-единственный раз я пытался принять участие в потасовке (в роли советника) – когда увидел, как душат Зака, повалив его на игральный автомат. Зак был одним из тех американцев, которые никак не могут вернуться на родину. Он служил во Вьетнаме (и надо же, чтоб именно в это время вся его семья погибла в автокатастрофе!), трижды сбрасывался в тыл врага, а армейскую карьеру закончил в должности инструктора по рукопашному бою.
Конечно же, его противник не имел ни малейшего представления о том, что Зака учили убивать голыми руками, иначе вряд ли бы полез перекрывать парню кислород. Я сидел за столиком в стороне, с живым интересом наблюдая за происходящим – в Кембридже такого не увидишь. При этом меня снедало нетерпение – когда же Зак наконец поставит наглеца на место.
Прошло какое-то время, пока лицо Зака наливалось синюшным цветом, прежде чем меня осенило, что Заковские навыки самозащиты могли как раз сегодня взять выходной и, видимо, мне необходимо срочно что-то предпринять. Я похлопал душителя по плечу: «Думаю, с моей стороны было бы не совсем честно, если бы я не предупредил вас: мой друг – специалист по рукопашному бою».
Несомненно, тот просто-напросто не осознал, что мое вмешательство продиктовано исключительно стремлением предостеречь его от необдуманного поступка. Неожиданный удар в лицо позволил мне прочувствовать, каково это – сломать нос. Однако, переключившись на меня, душитель не довел свое дело до конца, дав Заку шанс позаботиться о его госпитализации, проведенной в нарушение всех правил спортивного бокса.
Все еще Монпелье
– Предупреждаю, – прошипел Юбер – лацканы пиджака лезли ему в рот, мешая говорить внятно, – вы об этом пожалеете!
Вся четверка прыснула со смеху. Парни смеялись искренне и от души. Очевидно, эту шутку им приходилось слышать не раз.
Я почувствовал, как меня распирает от филантропических устремлений: выпитое пиво давало о себе знать. Убеждение, что сейчас я способен кого угодно уговорить подсесть за наш столик и насладиться братской любовью, крепло во мне с каждой минутой. Взять того же верзилу – он же совсем не плохой человек. Возможно, у него есть семья. И то, что он сейчас делает, ему вовсе не нравится. Он вовсе не в восторге от того, что ему приходится вечера напролет выслеживать людей, угрожать им, отрывать у них искусственные руки-ноги, избивать их, наконец. Он бы куда охотнее сидел сейчас дома перед телевизором или помогал детишкам готовить уроки.
Я поднялся из-за столика. Пора было подойти и положить этому конец. Однако мои ноги вдруг стали выписывать кренделя. Путь к дверям туалета занял у меня куда больше времени, чем я предполагал, а оказавшись на месте, я не смог принять подобающе-внушительную позу.
– Право, не нужно этого делать, – посоветовал я парням, слегка покачиваясь – и постаравшись вложить в голос всю убедительность, на какую только способен.
– Мужики, мы, похоже, влипли, – осклабился верзила. – Сейчас нас отсюда вышибут.
Я сделал попытку легко и непринужденно довести до их сведения, насколько нет необходимости делать то, чем они сейчас заняты, покуда верзила, твердо убежденный в необходимости соответствующих действий, гасил сигарету о мою лысину.
– Трое твоих дружков не уберегут твои зубы! – пригрозил Юбер, все еще вися между небом и землей.
Верзила счел это замечание чрезвычайно забавным, отодвинул своих прихвостней плечом и, делая вид, что хочет пощекотать Юбера, ткнул его кулаком под ребра.
– И что же ты будешь делать, недомерок? Харкать на меня кровью? – Верзила произнес это так, словно ему не хватало воздуха, – интонация, знакомая каждому, кто в беседах с собутыльниками доходил до той точки, когда в сознании со стопроцентной ясностью вспыхивает мысль: сейчас бить будут!
Юбер перехватил опасливый взгляд бармена.
– Извини, Жан! – произнес мой напарник.
Громилы допустили ошибку. У Юбера, лишенного протеза, была еще одна рука.
Юпп действовал невероятно стремительно. Молниеносным движением он схватил с цинковой стойки бутылку и опустил ее себе на голову. Движение было столь внезапным, что Юберу явно не составляло никакого труда огреть бутылкой верзилу, однако он почему-то огрел себя самого. Я, как и все присутствующие, решил, что это – ошибка неопытного бойца, неудачно проведенный прием. Бутылка разлетелась вдребезги, а на макушке Юппа возник кроваво-красный осьминог. Его щупальца распускались прямо на глазах, захватив лоб, брови, сползая все дальше вниз...
– Бра-во! – хрюкнул верзила, не обращая никакого внимания на то, что, стоя столь близко к Юберу, он рискует перепачкаться в крови. – Как насчет того, чтобы на бис сломать себе ногу?
– Слышали о такой херовине – страшно модная штука? Смертельно опасная и передается через кровь? Могу поделиться! – объявил Юбер. Он выдержал искусную паузу, чтобы смысл сказанного лучше дошел до собеседников. Затем, резко дернувшись, ударил верзилу головой. Удар был достоин чемпиона мира по головному бою: раздался характерный звук сминаемого лица – звук, за которым следует потеря одним из противников ориентации и сознания. Чудесная дань должным образом примененной силе ума, если этот ум защищен толстой лобовой костью.
Остальные громилы замешкались. Расслабились, не иначе, – другого объяснения я предложить не могу.
Они были дюжими молодцами, так что ударь они Юбера разок-другой, от него осталось бы мокрое место. Но они этого не сделали. Один из них, правда, засветил мне по физиономии кулаком, но я был счастлив получать тычки, пока Юбер давал прикурить двум другим. Один, истошно завывая, осел, когда Юбер на пробу ткнул его в бедро перочинным ножом и случайно перебил артерию (они даже не удосужились толком его обыскать!). Второй получил два пальца в
