Хуже не бывает

одержимы собой (при отсутствии подлинного ощущения «я»).

Главная проблема рожденных в шоу-бизнесе – если уж ты в нем с малых лет, то едва ли сумеешь выбраться. Ближе всего подобраться к выходу Сьюзан могла, став наблюдателем. Зевакой, который таращится на вечный праздник жизни, каким шоу-бизнес кажется со стороны. Вот почему она взялась за эту работу «подальше от центра» и начала брать интервью у тех, кем была большую часть своей жизни.

Держаться подальше от центра стало лейтмотивом жизни Сьюзан. Салат к главному блюду, тень, плетущаяся в хвосте захватывающих событий, дочь своей матери, девушка в том фильме или подруга той знаменитости. И роль ведущей ток-шоу не выбивалась из правил. Кабельный канал вполне согласовывался с ее салатными путями, салатная диета рядом с телевизионным пиршеством. В этом царстве закусок она могла разговаривать со светилами не в качестве охотника за знаменитостями, но как одна из посвященных. Продавец гамбургеров рядом с роскошной забегаловкой «восходящей звезды». | Почему шоу начали снимать у нее дома, она уже не помнила. Хорошо было то, что не приходилось вставать с утра пораньше. Плохо то, что Хани это не нравилось. Ей не нравились прожекторы в гостиной и съемочная группа, вламывающаяся в переднюю дверь и наводняющая патио, где они ели пиццу, пили содовую и громко разговаривали. Ей не нравились звукооператоры, устанавливающие микрофоны в кухне, продюсеры и режиссеры с их мониторами, проверяющие освещение, ракурс и уровень звука. И провода – провода повсюду. И ей очень не нравилось, что нужно вести себя тихо и не путаться под ногами. А на подъездной дорожке стоял генератор и фургон костюмеров, так что она не могла вывести свой велосипед.

Сьюзан пыталась назначать интервью на то время, когда Хани была у отца, но это не всегда удавалось. Поэтому приходилось составлять расписание Кэтлин, няне-ирландке, и на время съемок отправлять их с Хани в магазин «Все за 99 центов» или в «Чак И. Чиз». Хотя магазин был на первом месте. Больше всего на свете Хани любила распродажи.

Разумеется, ее не интересовал никто из приглашенных Сьюзан на ток-шоу, Хани называла шоу «мамочка трещит без умолку». Большую часть жизни Хани окружали знаменитости, и хотя ей нравилось искусство, или, в большинстве случаев, те творения, что сделали этих людей знаменитыми, она совершенно не интересовалась ими за пределами экрана. Встречи с ними были обыденными, привычными. Настоящими звездами для Хани являлись «Геймбой», коробки с играми и диски, на которые она копила деньги, выполняя повседневную работу, припрятывая карманные деньги и облагая данью взрослых – штрафовала их за бранные слова. Она требовала один доллар за каждое «твою мать», «дерьмо» и «задница» и пятьдесят центов за «проклятие», «черт побери» и слова на букву «ц», которые казались ей грязными, хоть она и не знала их значения. Благодаря отчаянной брани Сьюзан и съемочной группы, Хани уже почти накопила на новый «Геймбой» с увеличительным экраном.

Сьюзан нравилось думать, что ее ток-шоу – это анти-ток-шоу; сперва ей хотелось снимать его в ванной или в спальне. Но в итоге выбор пал на гостиную: так Сьюзан могла уверить аудиторию, что они находятся среди настоящих профессионалов шоу-бизнеса. Так ведь? Шоу якобы снимали на хорошо освещенной площадке, где стояли два кресла. Она не могла за это поручиться, потому что никогда его не смотрела. Она не желала смотреть на себя в таком виде – тем более в таком виде. Она приглашала гостя войти, всю дорогу извиняясь: «Я понятия не имею, почему они заставили нас сюда прийти. Думают, что так мы будем выглядеть естественней? Посмотрите! Это я, суперзвезда ведет меня в мою собственную гостиную!» Затем усаживалась в кресло, поджав под себя босые ноги, и поворачивалась к знакомому лицу – она видела его в фильмах, или знала лично, или и то, и другое – глупо ухмылялась и произносила: «Приве-е-ет», – а продюсер кричал «Снято!» откуда-то из-за камеры. После этого члены съемочной группы подбирались к Сьюзан и знаменитости и принимались укладывать им волосы, припудривать или прилаживать микрофоны до тех пор, пока все не были удовлетворены результатом, в то время как Сьюзан и знаменитость болтали с агентами или друг с другом, курили или потягивали напитки. Наконец шоу начиналось, и Сьюзан принималась расспрашивать, как они узнали «о птичках и пчелках». «У вас в роду были сумасшедшие? Алкоголики? Как вы объясняете своим детям, что такое секс? Вы можете мне рассказать? Спасибо, что пришли».

Она была трудовой пчелкой в странном эксцентричном рое, она взяла интервью для шоу даже у матери – Королевы Пчел. Разумеется, Дорис была освещена лучше, чем Сьюзан, она настояла на выгодном освещении и затенении, для этого понадобился специальный человек, невидимый в кадре, которому пришлось держать под ее подбородком отражающую свет пластину, пока у него не начали дрожать руки. «Но нам удалось достигнуть этого неуловимого сияния – этому трюку я научилась у дублерши Гарбо: тс- ссс!»

Сьюзан все это устраивало, главным образом потому, что она получала бесплатную одежду, ей не приходилось заниматься этим особо часто, но она была при деле, которое отвлекало ее. К тому же съемочная группа была славная, пусть и денег платили не так чтобы много. Эта работа, а также выступления, которые она вела, и случайные, разовые подработки в кино позволяли ей покрывать расходы, которые включали няню, занятия Хани и штрафы за «нехорошие слова».

Но Сьюзан терпеть не могла пропускать экскурсии в «Таргет» или «Росс», это было ужасно – все самое интересное вечно доставалось Кэтлин; И в первую очередь она ненавидела неизбежное зло в виде няни. О, она понимала, что это роскошь, даже необходимость для работающих мамочек. И дело не в Кэтлин, которая была просто очаровательна. Проблема была в детском опыте общения с нянями самой Сьюзан. У нее всегда были няни, длинная, белая вереница нянь, всегда во всем белом – от накрахмаленных воротничков до скрипучих туфель. Иногда даже волосы и зубы у них были в тон.

Мало что изменилось с тех пор, как Сьюзан была ребенком, разве что униформа исчезла. Няни по- прежнему все улаживали, организовывали всевозможные занятия, которые готовили ребенка к голливудской жизни. Время делилось на уроки – кошмарные уроки – пианино, коньки, теннис, живопись, плавание, французский, компьютер. Няни повсюду сопровождали армию избалованных всезнаек, не отставая ни на шаг. Родители оставались за бортом – зачем нужны родители в наши дни? Сьюзан никогда толком не понимала, к чему готовят Хани все эти уроки. К титулу Мисс Америка? Американского идола? Должность, где понадобятся спортивная, музыкальная подготовка и французский язык? И все это дерьмо насчет того, что позже она скажет спасибо – сказала ли она сама спасибо Дорис? К тому же Сьюзан считала, что это случилось слишком поздно.

Ее милая, забавная Хани. На кого она похожа. Ну, она светловолосая, как отец, определенно. Да и личико у нее бледное. Но глаза не похожи на бледные, цвета пасхальных яиц, глаза Лиланда. Нет, у Хани глаза яркие, золотисто-карие, идеально подходят для того, чтобы смотреть в упор и докапываться до сути. Лишь при ярком дневном свете в этих темных глазах можно заметить зеленовато-ореховый оттенок. Она унаследовала чуть старомодную, изысканную учтивость Дорис, которую безмерно радовало это сходство: «Я говорила тебе – она вся в меня, к тому же у нее мои способности к спорту. Ты видела, как она играет в тетербол?[2] На днях она чуть не обыграла меня, и даже не говорите мне про бадминтон…» Хотя Сьюзан и не собиралась ничего говорить об этом странном виде спорта. «А вот сложение у нее в точности твое», – продолжила Дорис, щедро выделяя Сьюзан кусок генетического пирога Хани. И это было правдой, фигура у Хани такая же, как у матери, когда та была ребенком, разумеется. Маленькая, крепкая, пропорциональная, с длинными тонкими ногами, она ставила их носками внутрь при быстром беге, что придавало ей странный, диковатый вид и делало похожей на безумного профессора.

Хани любила все игры на воздухе, от плавания и катания на велосипеде до этих странных спортивных игр со своей колоритной киношной бабушкой. Она была деловитой маленькой девочкой шести лет, жадной до развлечений. А еще она заботилась о друзьях.

– Мамочка, мне кажется, у Ханны заниженная самооценка.

Сьюзан попыталась сохранить спокойное лицо.

– И что, по-твоему, это значит? – спросила она.

Хани, нахмурилась и задумалась.

– Она говорит, что не любит себя, потому что она толстая. Она не верит, что все равно нравится мне. – Хани выглядела очень серьезной. – Думаю, ей нужно сходить к психоаналитику.

Она требовательно смотрела на мать, ожидая что та скажет.

Сьюзан осторожно улыбнулась, поскольку не была уверена, что Хани понимает, что такое