— Великий царь? — прошептал он.
В комнате было темно. Только на столе, заваленном новыми приказами и распоряжениями — Сетис устал бороться с этим бумажным ворохом, — мерцал крохотный ночник. Его огонек отражался в стеклянных глазах тигра, в полированном золоте чаши для фруктов, полной гнилых гранатов — они слиплись в сероватую массу, подернутую мягкой плесенью.
Сетис прошел по замусоренному полу. Из глубины комнаты, из темноты, донесся шепот. Тихий голос что-то бормотал, быстро, бессвязно, как в лихорадке. Обогнув кушетку, застеленную шкурой зебры, он увидел, откуда исходит этот шепот.
В дальней стене была маленькая дверь, которая, сколько он помнил, никогда не открывалась. Он всегда считал, что в этой комнате генерал спит, а сейчас вдруг заметил, что низенькая дверь приоткрыта, и изнутри пробивается лучик света, тусклого, багрового, зловещего, как отблеск пламени.
Сетис неслышно подошел ближе. Коснулся ладонью деревянной створки, ощутил ее прочность, крепость приваренных поперек железных брусьев двойной толщины. Потом, едва дыша, заглянул.
Комната была полна пламени.
Стены в ней были огненно-красные, сверкали бесчисленными гранями тонких рубиновых пластин. Пол тоже был красный, усыпанный странным кровавым песком, который добывали в приисках Калессара, — не песок даже, а истолченные в пыль кости исчезнувших чудовищ, более древних, чем горы.
На полу скорчился Аргелин. Он сидел спиной к Сетису и шептал, и слегка покачивался в такт словам, опустив голову, обхватив себя руками. Мантра, которую он повторял, состояла из одного-единственного слова, и неслышный шепот его был тише, чем шелест волны на заброшенном берегу.
— Гермия, — шептал он. — Гермия. Гермия.
И она была вокруг него, повсюду, в отблесках бесчисленных свечей. Со всех сторон на него с неизменной укоризной взирали ее портреты: большие и маленькие, из камня и терракоты, из слоновой кости и сандалового дерева. Черные — из гагата, голубые — из ляпис-лазури, зеленые — из малахита. В этой пламенной комнате Гермия была повсюду — на столах, на полках, она стояла в полный рост, расхаживала по белому мрамору, сидела на расписных тронах, протягивала к морю деревянные руки, стояла в маске и регалиях перед Оракулом. В ее сердитых глазах сверкали отблески пламени, легкий ветерок шевелил платье.
Сетис не мог сдвинуться с места. Хотел попятиться, уйти, но не смог. Ему казалось, что он не издает ни звука, однако сердце бешено колотилось, а дыхание оглушительными хрипами рвалось из груди.
Аргелин прервал молитву, поднял голову. Сетис отступил на шаг, но было поздно. Очень осторожно, полностью владея собой, Аргелин обернулся.
На его лице плясали красные отблески света. Он ничего не сказал.
Сетис открыл было рот, чтобы извиниться, придумать какой-нибудь предлог. Тягостное молчание было насыщено угрозой. Потом генерал встал, взял со стола кривую бронзовую саблю и одним хорошо рассчитанным взмахом оттеснил Сетиса к стене, глубоко погрузил острие в кожу на шее.
Сетис стоял не шевелясь, затаив дыхание. Он чувствовал на горле прикосновение холодной стали, слышал, как тонкой струйкой стекает теплая кровь.
— Я никогда никому не расскажу, — прошептал он.
Аргелин подошел совсем близко, его глаза были черны.
— Ты никогда больше ничего не расскажешь.
Громадное лезвие застелило весь мир. Сетис не мог вздохнуть. Перед ним сгустилась тьма; хотелось упасть в нее, но тут из глубины, о которой он сам не ведал, поднялись остатки мужества, и он сказал:
— Люди Ингельда разоряют Порт. Гибнут люди.
— Пусть гибнут.
Вот оно. Пора.
Он закрыл глаза, чтобы меньше чувствовать боль, и воззвал к Богу: «Помоги».
К его удивлению, послышался тихий голос. Но он принадлежал не Богу; голос был холодный и насмешливый. Он произнес:
— Дорогой мой великий царь, ты нашел не ту жертву.
Аргелин медленно освободил Сетиса.
Тот упал, содрогаясь от боли, стиснув раненую шею. По пальцам текла кровь. Бессильно осев на пол у подножия стены, он поднял глаза.
Над ним стояла Мантора в черном платье, в руках она держала жезл, украшенный полумесяцем. Она безмятежно улыбнулась Аргелину. Он обернулся к ней и ничего не сказал, но она все равно кивнула, будто в ответ.
— Да, господин, время пришло. Всё готово.
Он, как дитя, робко проговорил:
— И я… буду с ней?
— О да. — Она успокаивающе положила пухлую руку ему на рукав. — Скоро ты будешь с ней. Обещаю.
Они узнают природу своего врага
Она сидела не шевелясь, прислонившись к стене.
Стена была шершавой, на удивление теплой. Наверное, сложена из туфа, мягкого камня, который добывают глубоко в кратере потухшего вулкана. Из него построен весь Порт. Аргелин бросил ее в самую надежную тюрьму.
В голосе послышалось раздражение.
Она улыбнулась в темноте.
— Не беспокойся.
Он молчал очень долго, так долго, что ей показалось, будто он ушел. Потом в глубине подвала, среди теней, послышался сокрушенный детский шепот:
Сначала она не шелохнулась, потом покачала головой.
— Нет, это неискренне. Когда извиняются, то хотят, чтобы этого не случилось вообще. — Она сердито всмотрелась в темноту. — Для чего я здесь сижу? Или это просто каприз, игра, которую ты затеял с нашими жизнями, как Алексос играет с ручными зверушками и оловянными солдатиками?
Он злится на нее. Она понимала это, но не собиралась сдаваться.
— Ты мне солгал! Сетису не грозила никакая опасность, пока я туда не пришла! А если ты и правда хочешь, чтобы я тебя простила, вызволи меня отсюда! Расколи мир надвое, разломай стены и достань меня своей могучей рукой. Ты же Бог! Ты всё можешь!
Ее голос далеко разносился под гулкими сводами камеры. Маленькая мышка осторожно выглянула из трещины, потом вышла и села возле ее колена, дрожащая, напуганная.
— Сетиса? — Она приподнялась.
Послышались шаги. И не только его, а еще чьи-то. Приглушенные голоса. Потом лязгнула ржавая цепь, дверь натужно приоткрылась. Чья-то сильная рука распахнула ее.
В камеру вплыла масляная лампа, за ней вошла тень. В первый миг огонек показался таким ярким,
