— Согласен. Ни тебе, ни мне не должно обсуждать выбор богов. Гласителем останется Сетис. Но вы — Девятеро, и на ваших плечах лежит забота об Оракуле. Пора возобновить работу.
Он вернулся к Джамилю. Тот стоял у окна и глядел на варваров, тысячами переправлявшихся через синюю гладь пролива.
— Принц, ты можешь уйти. С этой минуты я тебя освобождаю. Ретия, дай сигнал флоту. Пусть идут сюда.
Она изумленно взглянула на него.
— Какой сигнал?
Он улыбнулся.
— Полно, пресветлая, не надо недооценивать мою проницательность. Ты ведь уже заключила некие договоренности с флотом.
На миг она оцепенела. Потом обернулась к девушкам.
— Персида, Тетия, идите со мной.
Они ушли, бросив мимолетный взгляд на Сетиса.
Сетис удивленно посмотрел на грабителя могил.
— Почему ты вдруг передумал?
Шакал пожал плечами. Потер рукой шею и посмотрел на пальцы — они были еще влажные.
— Не знаю, — ответил он.
Она их слышала. Слышала тихий плеск шагов по болоту, мерное чавканье мутной жижи. Раз или два уловила взволнованный шепот Алексоса, рычание — то ли Аргелина, то ли Орфета. Затем звуки стали другими — видимо, путники достигли лестницы. Шарканье, влажные шаги, тихий лязг металла.
В темноте Мирани присела на корточки возле дверного проема. С мокрых волос капала вода, юбка прилипла к коленям Плеть у нее в руках казалась удивительно легкой — видимо, она была сделана из бальсового дерева. Шнуры, оплетавшие рукоятку, шелестели при малейшем движении. Она осторожно сомкнула пальцы вокруг рукояти. Какое волшебство таится в этом талисмане? Неужели он одним прикосновением заставит человека забыть то единственное, что движет им, последнее всеохватное стремление? А если заставит, то каким он станет тогда, без угрызений совести, без навязчивой мечты найти Гермию, неустанно толкающей его вперед? Без своей порушенной любви — останется ли он прежним Аргелином?
В дверной проем легли тени. Как будто бы снаружи было светлее. Тени мужчины и мальчика, рука об руку, они удлинялись, приближались, окруженные роем стрекоз. Под высокими сводами раздались тихие шорохи, как будто пришествие Архона пробудило насекомых и мышей, птиц и скорпионов.
Мирани напряглась.
В дверь вошел Аргелин.
Он огляделся по сторонам, поднял голову. В жемчужном свете его лицо растеряло былую аккуратную привлекательность; складки залегли глубже, топорщилась нестриженая борода, усталые глаза потухли. Он словно стал намного старше.
А Алексос у него за спиной совсем не изменился. Он благоговейно обратил вверх красивое лицо. Мирани ждала. Орфета не было. Где он? Караулит снаружи на случай засады?
Озадаченная, она оперлась рукой на мокрый пол.
У генерала не было меча. Его рука крепко сжимала пальцы Алексоса. Аргелин поднял глаза на фигуру, сидящую на троне.
На миг оба оцепенели. Потом Алексос прошептал:
— Не бойся, генерал. Она не настоящая, это всего лишь статуя.
И, приглядевшись, Мирани поняла, что мальчик прав, что грозная Царица Дождя обратилась в каменное изваяние, заросшее лишайниками и растрескавшееся от непогоды; темные прорези для глаз в длиннорылой маске затянулись кружевом паутины.
Аргелин пробормотал:
— Хоть в камне, хоть во плоти, она меня не остановит.
И шагнул вперед, таща за собой Архона.
Мирани встала.
— Алексос!
— Мирани! — От его восторженного крика встрепенулись вспугнутые жуки. — Как ты сюда попала?
— Так же, как ты. Через болото. — Она подошла, оставляя за собой влажный след. — Где Орфет?
Мальчик нахмурился, снизу вверх глянул темными глазами на генерала. Голос Аргелина прозвучал жестоко.
— Мы бросили толстого пьяницу. Он был у нас камнем на шее. — Его взгляд устремился на плеть в руке у Мирани. — Что это?
Она подошла к нему. Встала так близко, что не пришлось бы даже тянуться к нему; ее пальцы трепетали, сжимая хрупкое дерево. Он с подозрением огляделся.
— Ты взяла эту штуку у статуи? Зачем?
Он почуял угрозу. Стоит ей только прикоснуться к нему плетью богини — и его безумное путешествие окончится. Гермия навсегда останется в Садах, а она с Алексосом найдет Орфета и, может быть, отыщет обратный путь. Так будет лучше. И для них, и для него.
Она это понимала.
Но все-таки у нее не поднималась рука.
«Не вини меня, — подумала она. — Это всё, что у него осталось».
Она улыбнулась Алексосу.
— Эту? Да просто так. — Злясь на себя за слабость, за глупую доброту, она развернулась и отшвырнула плеть. Та высоко взлетела под темными сводами, завертелась, со свистом рассекли воздух бесчисленные шнуры. Алексос восторженно взвизгнул: вращаясь, плеть полыхнула золотым и алым пламенем, окуталась длинными сполохами огня, рассыпалась и погасла. На мощеный пол посыпались искры. Храм содрогнулся сверху донизу.
Мирани пошатнулась и упала. Распростершись на мокром полу, поглядела вверх и увидела: каменные своды растворились, превращаясь в кружево, а потом растаяли. Как будто высохли под лучами солнца темные озера стоячей воды. В синем небе засияло солнце, спустилось по небосводу им навстречу, и воздух вокруг него потрескивал от жара, как будто шелестел жесткими крыльями огромный жук.
Стены сотряслись. Алексос пронзительно вскрикнул от ужаса: по полу у него под ногами стремительным зигзагом пробежала черная трещина, полная темноты. Он упал навзничь. Аргелина тоже отбросило назад, но он все равно цеплялся за руку мальчика, подтаскивая его к себе.
Солнечная сфера спускалась все ниже, заливая их руки и лица огненными брызгами. Его жар опалил их, невыносимая тяжесть прокатилась над распростертыми телами, опалив кончики волос Мирани, наполнив светом кирасу Аргелина и грубую тунику Алексоса. Оно скатилось в глубокую расщелину посреди пола и с раскатистым рокотом погрузилось в темную глубь земной тверди, и мир раскрылся, принимая его. И на краткий миг Мирани почудилось, будто она видит громадного зверя, катящего солнце. Его черный панцирь блестел, как базальт, шевелились острые челюсти, шелестели свернутые крылья. Скарабей.
Из расщелины поднимался пар. Вглубь уходил гладкий, оплавленный след.
А с неба на них посыпались тысячи крошечных искр.
Навстречу ей по ступенькам, подпрыгивая, поднимался факел. Ретия отрядила всех рабов и жриц, каких нашла, на сбор хвороста и дров. На платформе Оракула разложили высокий костер, и Ретия, не дождавшись, пока девушка поднимется на последнюю ступеньку, выхватила у нее пылающий факел и поднесла к хворосту.
Далеко над морем разгоралось солнце, хотя до восхода оставалось еще несколько часов. Накануне Дня Скарабея поломался извечный ритм чередования дня и ночи. Солнце катилось сквозь туман, окутанное клубами пара, и в розовом рассветном небе сердито кричали разбуженные чайки и альбатросы.
