— Как же мне тебя называть? — спросил Алек, которого не особенно удивило это признание.
— Можешь звать меня Серегилом.
— Как?
— Се-ре-гил.
— Ага. — Имя звучало странно, но Алек почувствовал, что сейчас никаких пояснений от спутника не дождется. — А куда ты уходил?
— Проверял, не выследили ли нас. Пока людей Асенгаи поблизости нет, но нам лучше побыстрее отсюда смыться. Только нужно сначала поесть. Ты выглядишь совсем оголодавшим.
Алек опустился на колени около костра и с грустной улыбкой посмотрел на двух тощих кроликов:
— Будь у меня лук, мы бы сейчас лакомились олениной. Эти подонки отобрали у меня все мое имущество. Даже ножа теперь у меня нет! Дай мне свой кинжал, и я разделаю добычу.
Сунув руку в голенище высокого сапога, Серегил вытащил длинный тонкий стилет.
— Да помилует меня Создатель, что за красавец! — воскликнул Алек, проводя пальцем по узкому трехгранному лезвию. Но когда он принялся свежевать кролика, наступила очередь Серегила удивиться.
— Ты здорово справляешься с этим делом, — сказал он, когда Алек вскрыл тушку одним быстрым ударом. Алек протянул ему красно— коричневый кусок — печень:
— Хочешь? Зимой полезно есть печенку — согревает кровь.
— Спасибо. — Серегил взял предложенное угощение и уселся у огня, задумчиво глядя на юношу.
Алек покраснел под этим откровенно оценивающим взглядом.
— Я должен поблагодарить тебя за то, что ты спас мне жизнь прошлой ночью. Я твой должник.
— Ты сам не терялся Кстати, сколько тебе лет? Ты выглядишь слишком юным, чтобы бродить по лесам в одиночку.
— Летом исполнилось шестнадцать. — ворчливо ответил Алек. Ему часто давали меньше лет, чем было на самом деле. — И я всю жизнь прожил в лесах.
— Но ведь не один же?
Алек заколебался, обдумывая, как много сведений о себе стоит сообщать этому странному человеку.
— Мой отец умер как раз после летнего солнцестояния.
— Понятно. Несчастный случай?
— Нет, он долго болел. — Слезы обожгли глаза Алека, и он наклонился над кроликом, надеясь, что Серегил ничего не заметил. — Он тяжело умирал. Под конец даже дризиды не могли ему помочь.
— Значит, последние три месяца ты сам по себе?
— Да. Мы пропустили весеннюю охоту на птиц, так что мне пришлось провести лето в Стоун Тор, отрабатывая наш долг трактирщику — хозяину постоялого двора, где лежал больной отец. Потом я отправился на осеннюю охоту, как мы всегда делали. У меня уже набралась целая связка шкурок, и хороших шкурок, когда я попался солдатам Асенгаи. Теперь — без снаряжения, без лошади… Не знаю, что и делать.
Он умолк, нахмурившись; Алеку было известно, какая тонкая черта отделяет его от голода.
— И у тебя нет никого родных? — после паузы спросил Серегил. — Где твоя мать?
— Я никогда ее не знал.
— А друзья?
Алек передал ему разделанного кролика и принялся за второго.
— Мы с отцом по большей части держались особняком. Он не любил появляться в городах.
— Понятно. Так что же ты собираешься теперь делать?
— Не знаю. В Стоун Торе я работал в трактире и иногда помогал конюху. Думаю, придется мне вернуться туда на зиму.
Серегил ничего не сказал на это, и Алек продолжал молча свежевать тушку. Потом, не поднимая глаз, он спросил:
— Вчера, в замке Асенгаи… Они ведь охотились за тобой, верно?
Серегил слегка улыбнулся, насаживая первого кролика на длинный прут и пристраивая импровизированный вертел над углями.
— Задавать такой вопрос человеку, которого ты не знаешь, небезопасно. Если бы дело было действительно так, я мог бы тебя убить за излишнее любопытство. Нет, я просто путешествовал, собирая песни и сказания. Таким образом мне обычно удается хорошо пополнить свой репертуар.
— Значит, ты на самом деле бард?
— Иногда. Я недавно побывал в окрестностях Керри — собирал там сказания о фэйе, которые, говорят, когда-то жили в Железных горах за перевалом Дохлого Ворона. Раз ты из тех краев, ты тоже должен знать что-нибудь об этом.
— О древнем народе, хочешь ты сказать? — ухмыльнулся Алек. — Это всегда были мои любимые легенды. Мы иногда путешествовали вместе со скальдом, который знал их множество. По его словам, древний народ был волшебным — как тролли или кентавры. Когда я был маленьким, я высматривал их в тенях деревьев, хоть отец и говорил, что это все глупости. «Все эти россказни — выдумки болтунов», — обычно ворчал он…
Голос Алека дрогнул, и юноша умолк, вытирая глаза, как будто их ел дым.
Серегил тактично не заметил его печали.
— А потом я попался в лапы солдатни Асенгаи — так же, как и ты. Теперь мне нужно в Вольд — через три дня я должен там выступать.
— Три дня? — Алек покачал головой. — Чтобы добраться туда так быстро, тебе придется двинуться напрямик через холмы.
— Проклятие! Похоже, я забрался дальше на запад, чем предполагал. Как мне говорили, путешествовать в тех местах — дело опасное, если не знаешь, где находятся источники.
— Я могу показать тебе дорогу, — предложил Алек. — Я провел в тех краях всю жизнь. Может, и работу себе найду в Вольде.
— А город ты знаешь?
— Мы с отцом каждый год продавали там шкурки на осенней ярмарке.
— Похоже, я нашел себе проводника. — Серегил протянул Алеку руку. — Сколько это будет стоить?
— Я не могу взять у тебя деньги, — запротестовал Алек. — После всего, что ты для меня сделал… Серегил отмахнулся от возражений:
— Гордость — это для тех, у кого толстый кошелек, а тебе предстоит пережить долгую холодную зиму. Брось, назови свою цену, и я охотно заплачу тебе.
Против этого возразить было нечего.
— Две серебряные марки, — сказал Алек, подумав. Однако когда он протянул руку Серегилу, чтобы скрепить сделку, юноша вспомнил предостережения своего отца; он запнулся и добавил: — Звонкой монетой, и половину вперед.
— Очень разумно с твоей стороны. Серегил еще не выпустил его руку, как Алек вдруг ощутил в ладони что-то круглое: это оказалась большая и тяжелая серебряная монета — шириной в два пальца, покрытая тонкой чеканкой.
На одной стороне монеты был изображен полумесяц, от которого расходились пять лучей, и стилизованное изображение пламени; на другой — женщина в короне и латах поверх развевающегося одеяния, с мечом в руке.
— Как тебе удалось всунуть ее мне в руку? — удивился Алек.
— Если раскрыть секрет фокуса, пропадет все впечатление, — ответил Серегил, кидая Алеку влажную тряпку. — Теперь я займусь готовкой, а ты пойди вымойся. На твоем месте я бы поплавал.
Улыбка Алека угасла.
— Клянусь потрохами Билайри, на дворе зима, а ты предлагаешь мне искупаться?
— Раз нам с тобой в ближайшие дни предстоит спать под одним одеялом, то да. Не хочу тебя обидеть, но пребывание в темнице не придает человеку аромата. Так что давай, а я присмотрю за жарким. И сними это рубище! Я дам тебе чистую одежду.
