— Да разве ты когда-нибудь был цивилизованным? Опустившись на диван рядом с Серегилом, она достала из складок туники несколько маленьких свитков.
— У меня для тебя письма от наших сестер и твоих старых друзей. Они тебя не забыли.
Давно оттесненные в самый дальний уголок души воспоминания нахлынули на него, и с ними вместе надежда, в которой он не смел признаться себе. Сглотнув. Серегил стал рассматривать тяжелый серебряный браслет на ее руке — знак высокого ранга.
— Так ты теперь лиасидра. И возглавляешь посольство. Неплохо для женщины, еще не достигшей своего полуторасотлетнего юбилея.
Адриэль пожала плечами, хотя и не могла скрыть удовольствия.
— Связи нашей семьи со Скалой могут оказаться полезными в ближайшие годы. Идрилейн приветствовала меня как родственницу, когда мы прибыли сюда, и очень хорошо отозвалась о тебе. Из того немногого, что твой друг Нисандер-и-Азушра успел мне рассказать, я поняла, что ты оказал ей важные услуги.
Серегил вглядывался в ее лицо, гадая, как много открыл ей Нисандер. По— видимому, не так уж много.
— Кое-какие, — ответил он. — Интересно, что об этом подумали твои спутники. Серегил-предатель, и вдруг его хвалит скаланская царица! Я помню старую Махалию-а-Солунестру, а кто второй?
— Руен-и-Ури, из клана Дация. Тебе нет нужды беспокоиться: они оба из партии умеренных и к тому же мои близкие друзья.
— Вы явились сюда из-за Пленимара?
— Да. Все последние донесения говорят о том, что с Зенгати вот-вот будет заключен союз, а для этого есть только одна причина.
— Чтобы Ауренен был слишком занят отражением нападения на свои западные границы и не выступил на помощь Скале. Но если бы пленимарцы просто оставили все как есть, разве эдикт о невмешательстве не выполнил ту же роль?
— С тех пор как ты покинул родину, в отношении к эдикту произошли серьезные изменения. Недавнее обнаружение тела нашего родича Коррута… Ну, ты можешь себе представить, какое впечатление это произвело на остальных лиасидра.
Серегил снова вгляделся в ее лицо. Нет, сестра ничего не знала о той роли, которую он сыграл во всем этом, а клятва наблюдателя воспрещала ему рассказать ей.
— Крика было много, я думаю, — ответил он с усмешкой. — Ведь все эти годы любого скаланца с ходу обвиняли в нечестной игре. Старый Разиен и его фракция, должно быть, подавились собственным изоляционистским красноречием.
Адриэль засмеялась:
— Ничего столь драматического не произошло, но весы склонились в сторону тех из нас, кто хочет восстановить прежний союз. Теперь, когда Петасариан мертв, а про его наследника. юного Клистиса, уже говорят, что он всего лишь марионетка в руках полководцев и некромантов, не думаю, что Ауренен может позволить себе и дальше оставаться в одиночестве.
— Адриэль… — Серегил поколебался, хорошо зная, каков должен быть его следующий вопрос, но заранее страшась ответа. — Поэтому тебе и разрешили увидеться со мной?
— Ты имеешь в виду разрешение вернуться из изгнания? — Адриэль потерла пальцем один из драгоценных камней на своем браслете. — Официально нет. Время не пришло для этого. Еще не пришло.
Серегил вскочил на ноги, схватившись рукой за бок, где обычно висела его рапира.
— Потроха Билайри, я же был тогда ребенком! Своевольным, избалованным, во многом виноватым, но все же ребенком! Если бы ты только знала, что я совершил с тех пор… — «Мы нашли вашего драгоценного благородного Коррута, Алек и я!» — непроизнесенные слова жгли ему горло. — Я знаю скаланцев, знаю их культуру и политику, их язык лучше любого посла.
— Да, но чьи интересы будешь ты представлять? Прямой взгляд Адриэль заставил его застыть на месте.
— Значит, я должен сидеть здесь сложа руки, в то время как зенгати хлынут с холмов и снова нападут на Боктерсу? Адриэль вздохнула:
— Сомневаюсь, что ты будешь сидеть сложа руки, когда вся мощь Пленимара вот-вот обрушится на ваши берега, а их полчища хлынут в Майсену и приблизятся к вашим северным границам. И попомни мои слова, так и случится, прежде чем мы сумеем укротить их. Я понимаю твою боль, любовь моя, но ты провел здесь большую часть жизни. — Она помолчала. — Я иногда гадаю: не к лучшему ли все, что случилось?
— Ты имеешь в виду мое изгнание? — вытаращил на нее глаза Серегил. — Как можешь ты так говорить?
— Я не хочу сказать, будто рада тому, что ты нас покинул, но, несмотря на все одиночество и боль, выпавшие тебе на долю, подозреваю, что жизнь среди тирфэйе больше тебе подходит. Скажи по правде, разве был бы ты удовлетворен, сидя под апельсиновыми деревьями дома, рассказывая детям сказки, обсуждая со старейшинами, следует ли выкрасить карниз храма в белый или в серебряный цвет? Вспомни, Серегил. Ты ведь всегда был беспокоен, всегда хотел знать, что лежит за соседним холмом. Может быть, во всем этом есть определенная цель. — Она поднялась и взяла Серегила за руки. — Я знаю, ты дорого заплатил за свои ошибки. Поверь, я хочу, чтобы твое изгнание кончилось, но ты должен быть терпелив. В Ауренене назревают перемены, великие перемены. Защищай эту страну, опасную и удивительную твою вторую родину. Что скажешь ты на это, брат мой?
Все еще хмурясь, Серегил пробормотал:
— В серебряный.
— Что? — переспросила Адриэль.
— В серебряный, — повторил Серегил, глядя на нее со своей кривой улыбкой, против которой она никогда не могла устоять. — Скажи старейшинам в Боктерсе, что, по моему мнению, карниз следует покрасить в серебряный цвет.
Адриэль рассмеялась своим чудесным смехом.
— Клянусь Аурой, отец был прав. Мне следовало чаще тебя шлепать. Ну а теперь где этот Алек-и-Амаса, о котором говорил Нисандер? Он меня очень интересует.
— Ты знаешь про Алека? — удивленно спросил Серегил.
— Да, и, кажется, больше, чем он сам знает о себе, — укоризненно произнесла Адриэль.
Серегил посмотрел на нее с досадой. Похоже, Нисандер успел очень много сказать в коротком разговоре.
Если бы с ним в галерее не было Нисандера, Алеку оказалось бы трудно удержаться и не подслушивать. Но в сложившейся ситуации он мог только слышать глухие голоса из-за двери, за которой скрылся Серегил.
После, казалось, целой вечности дверь отворилась, и на галерею вышел Серегил вместе с молодой женщиной-ауренфэйе. Выражение страдания исчезло с его лица, сменившись почти кроткой улыбкой.
Еще до того, как его друг заговорил, Алек понял, кто она такая. Губы женщины были более пухлыми, в них не было обычной для Серегила решительности, но прекрасные серые глаза оказались такими же, с тем же выражением любопытства и ума.
— Это моя самая старшая сестра, Адриэль-а-Иллия Мирил Сери Боктерса, — сказал Серегил. — Адриэль, это Алек.
Алек забыл даже те немногие ауренфэйские слова, которые знал.
— Госпожа… — с запинкой выдавил он, делая довольно изящный поклон.
Женщина улыбнулась и протянула ему руки.
— Мой народ редко прибегает к таким торжественным обращениям, — сказала она по-скалански с сильным акцентом. — Ты должен называть меня Адриэль, как это делает мой брат.
— Адриэль, — повторил Алек, наслаждаясь звуком этого имени и теплотой ее рук. Рубины и лунные камни сияли на украшавших почти каждый палец женщины кольцах.
— Нисандер сказал мне. что ты бесценный спутник для моего брата, человек великого благородства, — продолжала она, ласково глядя на него.
