погоде!
Идея всем понравилась — всем, кроме похоронного служащего: спорить он не стал, но ему было бы приятно, если б кто-нибудь сказал хоть словечко о том, как хорошо подобран мрамор и выполнена надпись. Не снимая перчатки, он словно невзначай смахнул снег с памятника. Золотые буквы на черном фоне и впрямь были выписаны искусно. Председатель скользнул глазами по надписи и уже пошел было прочь, вслед за остальными, но вдруг застыл и обернулся, чтобы проверить, не показалось ли ему. Так и есть. Ошеломленный, он позвал товарищей. Секретарь, а за ним трое других вернулись и посмотрели на камень, куда указывал пальцем председатель. Секретарь прочел вслух: «Симон Кеверсак, 1918–1978, почетный председатель Общества мелких торговцев-краковчан, живших до войны в Монтрее».
Имя, фамилия, годы жизни, название общества — все было верно, не считая того, что Кеверсак никогда не был его председателем, тем более почетным.
— Вы уверены, что не ошиблись? — обратился секретарь к похоронному служащему.
— Как так? Гравер перепутал цифры?
— Дело не в цифрах, — сказал председатель. — А в том, что дальше. Он у нас никогда не был председателем.
Служащий внимательно перечитал надпись, потом достал из кармана бумажку и сверился с ней:
— Все правильно. Так значится у нотариуса.
— У какого еще нотариуса! — возмутился председатель. — Разве нужен нотариус, чтобы написать имя на могиле?
Служащий стоял с растерянным видом. Остальные тоже: никто не знал, что делать.
Кому предъявить претензию? Родственников нет в живых. Остается нотариус, но кто же побежит к нотариусу в такой холод из-за дурацкой прихоти покойного?
Председатель взял похоронщика под руку и пошел с ним вперед.
Остальные двинулись за ними и вышли на занесенную снегом главную аллею.
Бывший продавец, не вымолвивший до сих пор ни слова, догнал председателя и его спутника.
— Простите, — сказал он, — я тут слышал, о чем вы говорили. Я работал продавцом у месье Симона, когда у него еще был свой магазин. Так вот, он всегда рассказывал о вашем обществе и очень гордился тем, что он там у вас важная фигура.
Председатель отпустил похоронного служащего, тот все равно никак не мог понять, в чем суть дела, и повернулся к рыжему коротышке, который вмешивался, куда не просят:
— Какая там фигура! Он был рядовым членом, активным — это да, но взносов три года не платил!
— Зато он завещал вам все свое состояние! — запротестовал продавец.
Видя, что они остановились и спорят, стоя в снегу, остальные прибавили шагу. Казначей подоспел к последней фразе и фыркнул:
— Тоже мне состояние! После выплаты всех долгов хватило бы разве что на крокодиловую сумочку для его жены, будь у него жена. Вот вам и все завещание!
— Моей жене крокодиловая сумочка тоже не помешала бы, — с обидой сказал продавец. — Месье Симон всегда говорил, что, поскольку своей семьи у него нет, он что-нибудь оставит мне. Но не оставил ничего. А я у него тридцать лет проработал!
— Мы тут что, собрались обсуждать сумочку вашей жены? — повысил голос замерзший председатель.
Они снова, но на этот раз куда резвее зашагали к выходу. Прошли по дорожке вдоль правой стены и очутились у главных ворот. Прямо напротив кафе. Посетители кладбища обычно заходили сюда на обратном пути пропустить стаканчик для бодрости, в знак того, что они тут пока еще не навсегда. Первым в тепло вошел председатель. За ним — остальные. Сели все за один столик.
Пока ждали заказа — каждому по чашке кофе с молоком и круассан для председателя, — маленький продавец все втолковывал похоронщику, как несправедливо обошелся с ним бывший хозяин. А с другой стороны стола казначей, секретарь и случайно прибившийся чужой — церемония, на которую он пришел, все еще не началась — обменивались общими словами о жизни, смерти, холоде, каникулах — словом, обо всем, что может послужить предметом разговора за столиком кафе напротив кладбища Баньо зимой.
Только председатель сидел молча. История с надписью не шла у него из головы.
— Может, избрать его на самом деле? — неожиданно проговорил он.
— О чем вы? — не понял секретарь.
— Да я вот думаю, не избрать ли Симона Кеверсака почетным председателем?
— Но он же умер, — напомнил казначей.
Председатель дернул плечом:
— Нет, он жив, просто залез в могилу, чтоб не промокнуть под снегом! Разумеется, умер!
— Не сердитесь, пожалуйста! — сказал секретарь. — Объясните, что вы хотели сказать.
— Я хотел сказать, что надо избрать его почетным председателем. Тогда получится, что надпись на памятнике не лжет. Какая нам, в конце концов, разница? У нас никогда не было почетного председателя. Пусть он будет первым.
Чужой, тот, что раньше времени пришел на чьи-то похороны, встал и сказал:
— Простите, мне пора идти к кузену. Вон, я вижу, вся семья уже у ворот. Сейчас прибудет и катафалк, если не опоздает из-за снега. До свидания. Надеюсь, мы еще встретимся при более счастливых обстоятельствах. — Он положил на столик монету за свой кофе и уже шагнул прочь, но задержался и прибавил: — А знаете, я рад, что принял участие в вашей церемонии. Удачно получилось, что я оказался на кладбище именно сегодня. Но что касается Кеверсака, по-моему, все-таки было бы неправильно, если б вы избрали его почетным председателем. Впрочем, это ваше дело.
И он ушел.
Служащий похоронного бюро тоже встал и направился к стойке выпить стаканчик красного — кофе с молоком было ему не по нутру. Члены общества остались за столиком втроем, и председатель снова принялся рассуждать:
С одной стороны, выбирать Симона почетным председателем, конечно, неправильно, с другой — так было бы лучше, имея в виду надпись, ну а с третьей.
— Простите, — перебил его секретарь, — что, если избрать его всего лишь почетным казначеем? Придется стереть только одно слово. Можно попросить мраморщика.
— Да вы с ума сошли! — Казначей захлебнулся от возмущения. — Избрать почетным казначеем человека, который десять раз выдвигал свою кандидатуру против моей и которого ни разу не выбрали, потому что все знали, что это за сумасброд! Если вы это сделаете, я немедленно подаю в отставку. Раз на то пошло, пусть уж лучше будет почетным секретарем.
Секретарь закатил глаза, как будто услышал что-то несусветное.
Тут снова вмешался бывший продавец Кеверсака.
— Послушайте, — сказал он, — какие ж вы неблагодарные! Если бы месье Симон завещал мне хоть что-нибудь, я бы с радостью сделал его своим почетным хозяином. Или даже главным почетным хозяином, чтобы доставить удовольствие покойному.
Но председатель, не слушая его, вскочил.
— Я должен еще раз взглянуть на памятник! — воскликнул он.
— Пойдемте вместе, — в один голос отозвались секретарь с казначеем.
Председатель оставил на столике деньги за всех, и они вышли из кафе. На улице опять валил снег.
Вдоль главной аллеи выстроилась процессия. Наверное, те самые похороны, которых дожидался их случайный спутник.
Все трое и увязавшийся за ними рыжий продавец свернули налево, к участку, где была могила Кеверсака. Похоронный служащий остался в кафе у стойки, так что теперь только четыре пары ног печатали следы на свежем снегу. Надпись на памятнике опять запорошило. Председатель вытер рукавом пальто полированный мрамор и задумчиво произнес:
— Мы вот сейчас вернемся домой, а он останется тут навеки. Невеселая штука — смерть.
Казначей похлопал в ладоши. Он ужасно замерз. Ветер хлестал в лицо, забивался под шляпу.
